Реституция недвижимости беженцев и лиц, перемещенных внутри страны, в России: историко-правовой аспект

МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО Агрба Э. Л. История России насыщена проблематикой вынужденной миграции с массовой и безвозвратной утратой недвижимой собственности, а нередко и прав на нее. Советское государство длительное время не принимало на себя обязательств относительно прав беженцев и перемещенных лиц, что затрудняло или делало невозможным восстановление прав таких лиц в плане реституции недвижимости. Действующее российское законодательство по вопросам реституции недвижимости беженцев и, особенно, перемещенных лиц, неудовлетворительно и не соответствует международно-правовым нормам. Отсутствие эффективного правового механизма реституции существенно ухудшает инвестиционную привлекательность российской экономики, так как история раскулачивания напоминает потенциальным инвесторам об отсутствии гарантий прав собственности в былой России. Отсутствие гарантий реституции собственности беженцев и перемещенных лиц противоречит и конституционным принципам приоритета защиты прав человека, в числе которых свое место занимает и право собственности.

В связи с недостаточной разработанностью в правовой ли­тературе в условиях текущего миграционного кризиса в Европе, становится актуальным рассмотрение правовых вопросов ре­ституции недвижимости и имущества беженцев и лиц, переме­щенных внутри страны (далее - ЛПВС). Упомянутые вопросы (в целом не характерные для отечественного права) крайне редко поднимаются российскими исследователями. В основном рабо­ты по данному предмету касаются реституции культурных цен­ностей (А. Н. Касатенко, 2013; Ю. В. Родович, 2013 и др.), а также реализации института реституции в уголовном праве и процессе (А. С. Герасименко, 2008; Л. Н. Демидова, 2013; И. Г. Башинская, 2013 и др.). Что касается аспектов реституции жилья и имуще­ства как инструмента правовой защиты беженцев и лиц, переме­щенных внутри страны, то в российской литературе они факти­чески не рассматривались, тогда как в зарубежной литературе по исследуемой проблеме они активно анализируются.

Принято считать, что лица, насильственно перемещен­ные при советской власти на территории СССР, включая депортированных, не относятся к ЛПВС. При этом обосновывается имеющаяся концептуальная разница между депор­тированными, которых «переселяло государство», и переме­щенными внутри страны, которые «бежали сами». С точки зрения основ международного права данная позиция явно несостоятельна. Устав Международной организации по делам беженцев, определяя термин «перемещенные лица», прямо и недвусмысленно относит к ним лиц, «которые в результате действий властей (режимов)... были высланы из... прежнего обычного места жительства или были вынуждены покинуть их, как, например, лица, которые были принуждены к при­нудительному труду или которые были высланы по расовым, религиозным или политическим соображениям». Под ука­занные категории в полном объеме подпадают лица, прину­дительно переселявшиеся во внесудебном порядке на терри­тории СССР в 1920-1940 годы по политическим (классовым) мотивам. Другое дело, что международные права беженцев в СССР не признавались, в связи с чем и сложились ограничен­ные и в определенной степени дефектные представления по исследуемой проблематике, что ярко показано в работе П. М. Поляна.

Игнорируя международно-правовые нормы, реституция в советской правовой науке рассматривалась исключительно как возврат имущества, переданного в результате недействи­тельной сделки. В связи с этим не было единства взглядов и на саму природу реституции, уже несколько десятилетий об­суждается вопрос о том, является ли она мерой гражданско­правовой ответственности. С. Н. Братусь в свое время относил принудительную реституцию к юридической ответственно­сти, при этом добровольную реституцию он таковой не считал. Советские цивилисты рассматривали реституцию сквозь призму дискуссии о последствиях недействительности сделки, является ли она правонарушением (О. С. Иоффе, И. В. Мат­веев) или нет. В современных исследованиях преобладает по­зиция, согласно которой реституционные отношения не отно­сятся к мерам гражданско-правовой ответственности. В то же время объективно оценивается общая цель реституции - «вос­становление прежнего положения», при наличии права на имущество. При осуществлении реституции, как отмечает А. М. Джанаева, речь идет об исполнении обязанности. Актуаль­на проблематика соотношения понятий реституции в разных правовых системах, а также в разных отраслях (внутри каж­дой), что выходит за рамки предмета данной работы и может стать темой отдельного специализированного исследования.

Вопросы реституции недвижимого имущества беженцев и ЛПВС для действующего российского права актуальны, а по­требность их анализа диктуется комплексом правовых, поли­тических и социальных факторов:

-      с начала 1990 годов Россия активно участвовала в при­еме беженцев из бывших республик СССР, в 2014-2016 годах - с Украины, занимает активную позицию в Ближневосточном кризисе, являющемся источником массовой вынужденной миграции;

-      история России насыщена проблематикой вынужден­ной миграции с массовой и безвозвратной утратой недвижи­мой собственности, а нередко и прав на нее;

-      в СССР не признавались нормы международного права беженцев, формировавшегося с начала 1920 годов как реакция мирового сообщества на вынужденный исход беженцев, пре­жде всего из Советской России (так как в остальные страны, участвовавшие в первой мировой войне, беженцы вернулись);

В России вопросы недвижимости и имущества ВПЛ су­ществовали со времен многочисленных нашествий кочевников и междоусобиц князей, однако, как показал анализ Русской Правды, Судебников 1497 и 1550 годов, в правовой плоскости они не регулировались и не решались, приравниваясь к сти­хийным бедствиям. Максимум, что делало государство - это выкупало пленных из «полона». В Российской империи во­просы реституции недвижимости ВПЛ впервые на государ­ственном уровне относительно успешно были разрешены, хотя и по прежнему без должного законодательного обеспе­чения, в деятельности Комиссии для рассмотрения прошений обывателей Московской столицы и губернии, потерпевших разорение от нашествия неприятельского (далее - Комиссия) под председательством графа Н. И. Головина, работавшей с февраля 1813 г. и до апреля 1833 г. Напомним, что в ходе От­ечественной войны 1812 г. в России образовалось значительное количество ЛПВС. К ним, прежде всего, относились жители Москвы, покинувшие оккупированный Наполеоном город, а также Подмосковья.

Международно-правовой основой реституции должны были стать решения Венского конгресса (1815 г.), в которых, в частности, на Францию налагалась контрибуция в 700 млн франков. В то же время, с победоносным завершением От­ечественной войны, контрибуция не связывалась с вопросами реституции, которые в современном значении данного понятия не ставились. По итогам войны право ЛПВС никем не оспари­валось, а их имущество, за исключением незаконного времен­ного владения оккупантами, государством не изымалось (не конфисковывалось) и не меняло владельцев. В то же время де­ятельность Комиссии показательна формированием долговре­менных решений по вопросам восстановления недвижимости ЛПВС, в части определения мер государственной поддержки временно перемещенным лицам (москвичам), утратившим недвижимость в ходе войны и оккупации. Здесь интересен ме­ханизм расчета компенсаций за утраченные недвижимость и имущество, который тогда применялся впервые.

Первым шагом стал сбор информации о причиненном окку­пантами ущербе, который проводил генерал-губернатор граф Ф. В. Ростопчин. При открытии подачи заявлений на компенсации москвичам давался месяц на оформление прошения на ссуды для восстановления утраченного с приложением свидетельства обер- полицмейстера Москвы П. А. Ивашкина о действительной утрате недвижимости. Максимальный размер ссуды устанавливался в 500 рублей, но выдавались и большие суммы. Уже летом 1813 г. было разрешено более 18 тыс. прошений и беспроцентно выдано около 13.5 млн рублей на срок 10 лет. Кроме того, по предложе­нию московского генерал-губернатора А. П. Тормасова безвоз­мездно было выдано более 470 тыс. рублей. В дальнейшем прави­тельство сочетало меры по взысканию долгов с жителей Москвы (так называемые «экзекуции») с неоднократной реструктуризаци­ей и списаниями. Так, в 1826 г. правительство списало все ссуды до 2000 рублей включительно и ниже, что в сумме превысило 1 млн руб. В целом, по нашему мнению, российское правитель­ство тогда эффективно разрешило вопрос с компенсациями ВПЛ за утрату недвижимости и имущества, хотя бы лишь и для города Москвы и Подмосковья. Отметим также, что по результатам на­полеоновских войн, несмотря на потоки беженцев и перемещен­ных лиц, державы-победители на Венском конгрессе системно не ставили вопросы восстановления имущественных прав указанных категорий и не предлагали разработать для этого эффективный международно-правовой механизм.

Правовые вопросы реституции недвижимости беженцев и ЛПВС могли бы возникнуть в отечественном праве по ито­гам Первой мировой и Гражданской войн, но советская власть, руководствуясь классовыми принципами, не допускала даже постановки такого вопроса в правовой плоскости. Советское за­конодательство, игнорируя формирующееся международное право, отказывало в самой возможности подачи исков о рести­туции имущества бывших собственников, изъятого при наци­онализации или конфискации по политическим мотивам. Во­прос о реституции в английских международных судах ставили русские эмигранты, но удовлетворительных для себя решений не добивались. Впоследствии они отказались от требований ре­ституции, чтобы заслужить «понимание советского народа».

С началом коллективизации, особенно с 1929 г., в СССР стала быстро нарастать численность ЛПВС, относимых адми­нистративными и внесудебными решениями к так называе­мым кулакам, высылаемым в отдаленные Восточные районы с конфискацией недвижимости. Статья 14 Конституции РСФСР 1925 г., базируясь на теории «экспроприации экспропри­аторов», позволяла «руководствуясь интересами трудящих­ся» лишать «отдельных лиц и отдельные группы прав, кото­рыми они пользуются в ущерб интересам социалистической революции».

Постановление ЦИК СССР и СНК СССР от 1 февраля 1930 г. «О мероприятиях по укреплению социалистического пере­устройства сельского хозяйства в районах сплошной коллекти­визации и по борьбе с кулачеством» предоставляло краевым (областным) исполнительным комитетам и правительствам автономных республик право применять в указанных райо­нах все необходимые меры борьбы с кулачеством вплоть до полной конфискации имущества кулаков и выселения их из пределов отдельных районов и краев (областей). Порядок применения этих мер определялся секретной инструкцие. Конфискованное имущество кулацких хозяйств, за исключе­нием долгов государственным и кооперативным органам, без судебного решения, т.е. не в установленном законом порядке, меняло собственников и передавалось в неделимые фонды колхозов в качестве взноса бедняков и батраков, вступающих в колхоз. Таким образом, конфискация не основывалась на действующем законодательстве и не проводилась по решению суда. В связи с этим реституция недвижимости и имущества бывших кулаков - как ВПЛ, осложняется тем, что своих прав на недвижимость и имущество они лишились в результате так называемого раскулачивания, юридического понятия которо­го не существовало. Судебная коллегия по гражданским делам Московского областного суда не признала это понятие как правовое, сочтя не подлежащим применению понятие «рас­кулачивание» как обозначение вида репрессий.

Требование о реституции в данном случае могло бы быть основано на нормах действующего законодательства, по смыс­лу которого раскулачивание относилось к «иному лишению или ограничению прав и свобод лиц, признававшихся соци­ально опасными для государства или политического строя по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам, осуществлявшееся по решениям судов и других органов, наделявшихся судебными функциями, либо в административном порядке органами исполнительной вла­сти и должностными лицами и общественными организаци­ями или их органами, наделявшимися административными полномочиями». В перечне видов политических репрессий, включающем лишение жизни или свободы; принудитель­ное психиатрическое лечение; высылку из страны и лишение гражданства; выселение, ссылку, высылку на спецпоселение и т.п., нет лишения имущества, которое наряду с высылкой и ссылкой было главным методом борьбы с кулачеством. В связи с этим нормы законодательства о реабилитации жертв поли­тических репрессий не применимы для достижения долговре­менных решений по реституции прав собственности ВПЛ.

Вопросы реституции различных категорий советских ЛПВС также осложнялись неопределенностью характера соб­ственности. Как известно, в СССР не было частной собствен­ности, что затрудняло доказывание прав на недвижимость. Международное право, а также судебная практика междуна­родных судов в этой части исходили из защиты права частной собственности. Лишь в 2010 г. ПАСЕ разрешила вопрос ЛПВС о признании и защите «прав на проживание и аренду жилья, находившегося в государственной, социальной или аналогич­ной собственности» для «бывших коммунистических стран» Данное право рассматривалось с позиции, заложенной в ст. 8 Европейской конвенции о правах человека и ст. 1 Протокола № 1 к данной Конвенции, как право на жилище и имущество.

На сегодня в российской практике известен единственный (!) прецедент реституции судебным решением недвижимого имущества ЛПВС - раскулаченного жителя Ульяновской об­ласти И. Малова (дом в селе Нижняя Якушка), которой до­билась его внучка В. Ильина, на что у нее ушло более 30 лет (1979-2015).

Проведенный в статье анализ показал, что история Рос­сии насыщена проблематикой вынужденной миграции с мас­совой и безвозвратной утратой недвижимой собственности, а нередко и прав на нее. В Российской империи правовое регу­лирование реституции отсутствовало. Советское государство длительное время не принимало на себя обязательств относи­тельно прав беженцев и перемещенных лиц, что затрудняло или делало невозможным восстановление прав таких лиц в плане реституции недвижимости.

Реституция недвижимости беженцев и перемещенных лиц, в отсутствие судебной практики и прочной доктриналь­ной основы, строится в основном на действующих принципах и нормах международного права. Не случайно инициатива в вопросе институализации прав беженцев, в том числе и на ре­ституцию, возникла не на национальной почве, а исходила из международной инициативы. Национальные правовые систе­мы вплоть до 1920 годов не были ориентированы на решение таких вопросов. Правовой механизм реституции ВПЛ и бе­женцев не разрабатывался ни после наполеоновских и других европейских войн, ни после Первой мировой войны. Форми­рование этого международно-правового института потребо­вала ситуация с отказом страны исхода беженцев (Советской России) не только от реституции, но и от возвращения своих бывших граждан по классовому признаку.

Отсутствие эффективного правового механизма реститу­ции существенно ухудшает инвестиционную привлекатель­ность российской экономики, так как «синдром раскулачива­ния» постоянно напоминает потенциальным инвесторам об отсутствии гарантий собственности в России. Отсутствие тако­го механизма противоречит и конституционным принципам приоритета защиты прав человека, в числе которых особое место занимает право собственности.

Маркет двери - крупнейший интернет-гипермакет дверей в Киеве и Броварах. Доставка по всей Украине.