Сексуальное белье – это сильное оружие любой женщины, которое разжигает интерес ее избранника, купить сексуальное белье на сайте http://lubimoy.com.ua

Охарактеризованная в самой общей форме, дифференциация (от лат. differentia – различие) предстает как разделение, расчленение, расслоение чего-либо на отдельные разнородные элементы.

Если это явление наблюдается в сфере юриспруденции, есть основания говорить о дифференциации ответственности:
– общеправовой (юридической),
– межотраслевой,
– отраслевой (в частности, в уголовном праве),
– осуществляемой  в рамках раздела, главы, института отрасли, отдельных норм и т. д. (например, в рамках раздела о преступлениях против личности, главы о преступлениях против жизни и здоровья, института назначения наказания, норм о краже, фальшивомонетничестве).
Речь идёт о так называемом делении «по вертикали».

Соответственно дифференциацию юридической ответственности можно определить как установление в законе различных ее видов (форм) «в зависимости от наиболее типичных свойств, характеризующих в обобщенном виде различные группы правонарушений».

1. Общеправовая дифференциация. Вопрос о ней возникает в тех случаях, когда встаёт проблема возможного установления/неустановления вида ответственности относительно отдельных форм девиантного, предосудительного  поведения, таких как пользование книгой или музыкальным инструментом без разрешения владельца, пощёчина, подножка, инцест, супружеская измена, обладание чужой личной тайной и т. д. В теории права обычно говорят и пишут о таких видах последней, как общественная, гражданская, дисциплинарная, административная, уголовная, уголовно-процессуальная, гражданско-процессуальная.  Если законодатель приходит к выводу о невозможности ограничиться иными формами социальной ответственности (в частности, моральной) и необходимости установления правовой (юридической) ответственности, то он решает далее, каким должен быть вид юридической ответственности, достаточный для достижения задачи предупреждения новых актов предосудительного поведения. Например, истории развития российского законодательства известны времена, когда  присвоение лицом найденной или случайно оказавшейся у него ценной чужой вещи правонарушением не признавалось и, следовательно, юридической ответственности не влекло, и период, когда была установлена даже уголовная ответственность, и времена, когда это деяние было вновь декриминализировано.

На этапе возможного установления юридической ответственности вполне мыслимо, что законодатель решится прибегнуть сразу к нескольким субсидиарным (например,  наряду с уголовной или административной также и к гражданско-правовой ответственности – за хищение) или же к альтернативным видам ответственности. Так, по делам частного обвинения, скажем, о защите чести и достоинства гражданина, потерпевшее лицо само определяет, к какой форме защиты своих интересов и, соответственно, к какому виду ответственности причинителя  вреда ему прибегнуть. В одном случае приоритет будет отдан гражданско-правовому методу защиты (ст. 152 ГК РФ), в другом случае – уголовно-правовому (ст. 129, 130 УК РФ). Но возможно и одновременное использование потерпевшим  обоих способов защиты. «Если действия лица, распространившего не соответствующие действительности порочащие сведения, содержат признаки преступления, предусмотренного статьей 129 Уголовного кодекса Российской Федерации (клевета), потерпевший вправе обратиться в суд с заявлением о привлечении виновного к уголовной ответственности, а также предъявить иск о защите чести и достоинства или деловой репутации в порядке гражданского судопроизводства.

«Отказ в возбуждении уголовного дела по статье 129 Уголовного кодекса Российской Федерации, прекращение возбужденного уголовного дела, а также вынесение приговора не исключают возможности предъявления иска о защите чести и достоинства или деловой репутации в порядке гражданского судопроизводства», – сказано в п.6 постановления Пленума Верховного суда РФ № 3 от 24 февраля 2005 г. 

В действующем Уголовном кодексе диспозитивные начала расширены: согласно примечанию 2 к ст. 201 УК, если деяние, предусмотренное гл. 23,  причинило вред исключительно коммерческой организации, не являющейся государственным или муниципальным предприятием, уголовное преследование осуществляется только по заявлению этой организации или с её согласия.

С альтернативными вариантами правовой ответственности практика имеет сейчас дело  в связи с применением конфискации. Согласно ст. 1041 УК, конфискация имущества как уголовно-правовая мера применяется, если имущество приобретено при совершении хотя бы одного из преступлений, упомянутых в перечне п. «а» ч. 1  данной статьи. Если же речь идёт о другом преступлении (не вошедшем в перечень), то по смыслу закона конфискация применяется как уголовно-процессуальная (ст. 81 УПК) или гражданско-правовая мера (ст. 243 ГК).  Но если встаёт вопрос о возмещении вреда,  причиненного законному владельцу, то в ходе применения уголовно-правовой конфискации должен быть решён в первую очередь этот вопрос.

Следует заметить, что принципы общеправовой ответственности в сфере публичной ответственности диктуют, с одной стороны, определенную межотраслевую преемственность в видах воздействия, а с другой стороны – отраслевые  различия, по крайней мере в  объёме таких видов.  Проиллюстрируем сказанное. Часть наказаний, применяемых в уголовном и административном праве, совпадает: например,  штраф, лишение права, арест. Вместе с тем, по крайней мере в количественном отношении (размере, сроках) они разнятся, совпадать не должны.

Думается, зачастую предполагаются и качественные различия, что можно проиллюстрировать на примере «лишения права».  В теории уголовного права и правоприменительной практике принято считать, что если лицо не имело прав (например, на вождение транспортного средства или на занятие охотой), то к нему такое наказание, как лишение права на занятие  определенной деятельностью, не может быть применено. Признают правомочия суда на лишение права лишь тогда, когда лицо на момент постановления приговора продолжает занятие определенной деятельностью либо уже отстранено от неё, либо занимается такой деятельностью не постоянно, а временно, в разовом порядке – в силу приказа или распоряжения.   Недостаточно чёткую позицию занял по данному вопросу  Пленум Верховного суда РФ в п. 4 постановления № 2 от 11 января 2007 г. «О практике назначения судами Российской Федерации уголовного наказания»: «То обстоятельство, что к моменту вынесения приговора лицо не занимало определенной должности или не занималось определенной деятельностью, не лишает суд права назначить данное наказание».  Неясно, «уже» или вообще не занимало? Более чёткую позицию занял Пленум в постановлении по делам о транспортных преступлениях, указав в п. 12, что указанное наказание «может быть назначено как лицу, которому в установленном порядке было выдано соответствующее удостоверение, так и лицу, управлявшему автомобилем или другим транспортным средством без соответствующего разрешения».

Казалось бы, данное разъяснение не вполне согласуется с тем, которое приведено Пленумом в другом постановлении – применительно к делам о транспортных правонарушениях, где сказано: «к водителям, не имеющим права управления транспортными средствами, не может быть применено наказание в виде лишения права управления транспортными средствами».

На наш взгляд, между приведенными двумя разъяснениями Пленума нет непримиримых противоречий. Второе из них касается административных правонарушений, за которые КоАП РФ допускает лишение «специального» права, то есть права, которое было ранее предоставлено виновному лицу (ст. 3.8.). На наш взгляд, для  придания того же смысла в разъяснении Пленума по уголовным делам  пришлось бы использовать упомянутый термин (о «специальном» праве) и в ст. 44, 47 Уголовного кодекса.

Следует обратить внимание и на ещё один момент: по смыслу ст. 3.8. КоАП речь в ней идёт о лишении права заниматься определенной деятельностью (управлением транспортным средством; охотой на зверя и птицу). Между тем, ст. 47 УК предоставляет суду возможность лишения виновного права: а) занимать определенные должности либо б) заниматься определенной профессиональной или иной деятельностью. В этой связи возник вопрос: может ли суд применить в качестве уголовного наказания одновременно оба вида лишения права? Пленум Верховного суда РФ встал на ту позицию, что «за одно и то же преступление осужденному не может быть назначено одновременно лишение права занимать определенные должности и заниматься определенной деятельностью».  Нам импонирует другое мнение: «Два вида запрета…взаимосвязаны между собою, поскольку запрещение заниматься определенной деятельностью предполагает в ряде случаев и лишение осужденного права занимать связанные с такого рода деятельностью должности… Представляется возможным и одновременное применение обоих видов ограничений – в тех случаях, когда по характеру совершенных виновным преступлений и с учётом личности виновного суд сочтет невозможным сохранение за ним и права занимать те или иные должности, и права заниматься определенной деятельностью».

В самом деле, представим себе, что в неоднократном занятии незаконной охотой с использованием  своего служебного положения (ч. 2 ст. 258 УК РФ) признан виновным охотовед А. Справедливо, думается,  в данном случае лишить А. не только права занимать должности в охотничьем хозяйстве на определенный срок, но и права на занятие охотой. Лишь в таком случае будет во многом гарантировано достижение цели специальной превенции. Вид же наказания описан таким образом («или»), что он допускает  применение как его отдельных составляющих, так и в целом, одновременно.

Основанием межотраслевой юридической дифференциации, как представляется, выступает характер вредоносности  соответствующего вида поведения, или – говоря иначе – характер его общественной опасности, вредности. В этом плане необходимо следование ряду правил.

Во-первых, в процессе межотраслевой дифференциации должна обеспечиваться преемственность, в том числе  в видах юридической ответственности. Скажем, в случае совершения мелкого хищения – когда стоимость похищенного имущества не превышает одной тысячи рублей (примечание к ст. 7.27  КоАП РФ), следует административная ответственность. При выходе за эти размеры  должна предусматриваться  уже уголовная ответственность. Или: если в УК РФ ответственность предусмотрена только за такое жестокое обращение с животными, которое совершается либо из хулиганских или корыстных побуждений, либо в присутствии малолетних, либо с применением садистских методов (ст. 245 УК), то иные случаи жестокого обращения с животными должны  рассматриваться законодателем в качестве административного  правонарушения.  Статья 180  ч. 2 УК незаконное использование предупредительной маркировки, совершенное неоднократно или причинившее крупный ущерб, признает преступлением; логичным было бы установить административную ответственность для случаев, когда такого рода поведение совершается при отсутствии упомянутых криминообразующих обстоятельств: впервые либо без причинения крупного ущерба.

Ничего подобного (за исключением ответственности за хищение) в действующем законодательстве не наблюдается. Более того, в соответствии с изменениями 2008 г., внесенными в КоАП  РФ, мелкое хищение влечет наложение административного наказания лишь при отсутствии квалифицирующих признаков уголовно наказуемых хищений (ч. 2–4 ст. 158, ч. 2–3 ст. 159, 160 УК РФ). Получается, что хотя в поведении похитителя не усматривается всех признаков основного состава преступления, все же присутствует квалифицированный вид последнего; кража бутылки спиртного одним лицом путём открытого доступа представляет собой административное правонарушение, влекущее наложение штрафа в размере до пятикратной стоимости похищенного имущества, но  не менее 1 тыс. рублей, или применение административного ареста на срок до 15 суток, а совершение того же деяния двумя лицами, или с проникновением в помещение, либо из одежды, ручной клади потерпевшего и т. п. представляет собой уже преступление, причем с существенно повышенной общественной опасностью, влекущей возможность наложения штрафа в размере до 200 тыс. рублей или применение лишения свободы виновных на срок до 5 лет.

Ещё один пример. Изменениями 2003 г. из Уголовного кодекса удалена ответственность за неосторожное причинение средней тяжести вреда здоровью: в 12 случаях уголовная наказуемость такого поведения устранена. Но, заметим, «из обоймы» по явному недосмотру выпала  ч. 1 ст. 124 УК,  которой и поныне предусматривается в качестве обязательного признака состава неоказания помощи больному причинение по неосторожности средней тяжести вреда здоровью. Какой-либо особый «замысел» законодателя здесь усмотреть невозможно, поскольку наличие специального субъекта и специфической сферы деятельности не стало препятствием для декриминализации упомянутого обстоятельства в составах нарушения правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств (ст. 264 УК), нарушения правил охраны труда (ст. 143 УК), нарушения правил пожарной безопасности (ст. 219 УК) и др. Нельзя же утверждать, что, например,  игнорирование правил дорожного движения и эксплуатации транспорта (т. е. источника повышенной опасности), повлекшее по неосторожности средней тяжести вред здоровью потерпевшего, менее общественно опасно, чем неоказание помощи больному, причинившее по неосторожности тот же вид вреда здоровью.

Добавим к сказанному, что наука уголовного права удивительно вяло реагирует на тот беспрецедентный факт, что и по прошествии ряда лет комплекса соответствующих изменений и дополнений в административное законодательство, установлению заменяющих уголовное наказание мер,  не последовало. Так, только ст. 12.24 и 12.30 КоАП  ныне  предусматривают административные меры за нарушение правил дорожного движения, повлекшее причинение не только лёгкого, но и средней тяжести вреда здоровью потерпевшего ; ст. 20.4 предусматривала административный штраф за нарушение правил пожарной безопасности «без причинения тяжкого или средней тяжести  вреда здоровью человека либо без наступления иных тяжких последствий: в 2008 г. эта формулировка наконец-то была скорректирована и слова «или средней тяжести», «либо без наступления тяжких последствий» были из текста данной статьи удалены.

Итак, за 6 лет, прошедших с 2003 г., внесены всего три изменения: в 2005, 2007 и 2008 гг. Во всех иных случаях КоАП РФ сохранил общего характера норму (типа: «Нарушение правил безопасности при строительстве, эксплуатации или ремонте магистральных трубопроводов» – ст.11.20; «Нарушение законодательства о труде и об охране труда» – ст.5.27 и т. п.),  а то и вообще не указывает на возможность административной ответственности за противоправное поведение, не достигающее уровня уголовно наказуемого деяния, – за неосторожное причинение средней тяжести вреда здоровью потерпевшего. Избежать подобного можно было бы только при условии, если  в Федеральном законе 2003 г. параллельно с декриминализацией упомянутого вида поведения с целью недопущения правового вакуума предусматривался бы комплекс соответствующих изменений и дополнений в административный кодекс. 

В юридической литературе обращено внимание и на другие примеры, свидетельствующие о несогласованности норм административного и уголовного законодательства.

Удивительно, но из 19-ти глав Особенной части УК РФ и 17-ти –- КоАП РФ совпадает название (да и то как правило не в полной мере) лишь шести глав (например: «в области охраны собственности», «порядка управления»); однородные составы расположены в несовпадающих по наименованию главах (например, составы нарушения авторских и смежных, изобретательских и патентных прав как преступлений – ст.146, 147 УК – описаны в главе «Преступления против конституционных прав и свобод человека и гражданина», а как административных правонарушений – ст. 7.12 КоАП – в главе «Административные правонарушения в области охраны собственности»). Объективная сторона многих однородных правонарушений обрисована в УК и КоАП неодинаково, как будто речь идет о совершенно различных актах поведения; не соблюдается правило (см., например: ст. 14.12 КоАП, ст. 195 УК РФ), согласно которому «самостоятельному составу административного правонарушения, равно как и преступления, должна быть посвящена отдельная статья Кодекса».

В этой связи обратим внимание на еще одну несогласованность двух смежных отраслей законодательства. В соответствии с ч. 2 ст. 14 Уголовного кодекса хищение, хотя формально и содержащее признаки определенного преступления (кражи, мошенничества, присвоения или растраты и т. д.), не признается преступлением, если в конкретном случае в силу малозначительности оно не представляет той общественной опасности, которая характерна для преступлений. Естественно, что уголовная ответственность в этом случае не следует. Но исключается  также применение   мер воздействия, предусматриваемых КоАП, поскольку мелким хищением такое поведение признано быть не может (ввиду превышения допустимого для него стоимостного порога – одной тысячи рублей). Согласно же ч. 1 ст. 1.6.  КоАП РФ,  лицо не может быть подвергнуто административному взысканию «иначе как на основаниях и в порядке, установленных законом».

Описанная ситуация касается не только хищений, но и ряда других актов противоправного поведения, в том числе относящихся к экономическим преступлениям. Скажем,  умышленное уничтожение или повреждение чужого имущества влечет наложение административного взыскания – штрафа, только лишь «если эти действия не повлекли причинение значительного ущерба» (ст. 7.17 КоАП). Для обеспечения согласованности двух отраслей законодательства, думается, Административный кодекс необходимо дополнить  нормой, которая позволяла бы при отсутствии у правонарушения, запрещенного уголовным законом,  признака  общественной опасности применять санкцию сходной нормы административного законодательства.  Сейчас же по сути дела деяние, более вредоносное по сравнению с административным правонарушением, не может влечь административно-правового реагирования.

Во-вторых, в законе должны четко определяться разграничительные признаки смежных деяний, включаемых в различные отрасли законодательства. Прежние кодексы в ряде случаев это правило игнорировали. Так, невозможно было отграничить браконьерство как преступление  (ст. 163 УК РСФСР 1960 г.)   от одноименного административного правонарушения (ст. 85 КоАП РСФСР). Но и ныне  такие случаи не единичны. Скажем, не просматриваются четко разграничительные признаки составов  незаконного экспорта технологий, научно-технической информации и услуг, используемых при создании оружия массового поражения, вооружения и военной техники, как преступления (ст. 189 УК РФ) и как административного правонарушения (ч. 1 ст. 14.20 КоАП). Или: ст. 327 УК и ст. 19.23 КоАП описывают в значительной степени совпадающие по объективным признакам виды составов (подделка либо сбыт документов, штампов, печатей или бланков), не называя их отличительных признаков. С другой стороны, нуждается в обсуждении вопрос об установлении уголовной ответственности за отдельные  правонарушения, признаваемые ныне  административно наказуемыми, скажем, за воспрепятствование осуществлению права гражданина на свободу религиозных и иных убеждений (ст. 5.26).  Ныне, вопреки заголовку ст. 149 УК «Воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и вероисповедований», диспозиция статьи описывает лишь одну сторону воспрепятствования – деятельности религиозных организаций. Права атеистов, таким образом, игнорируются, что показали и события, связанные с   московской выставкой «Осторожно. Религия».

Спорен вопрос о наличии ещё одного уровня различения – юридической дифференциации  ответственности в уголовном праве. В период действия прежнего УК 1960 г. он, по сути, не ставился под сомнение, поскольку предусматривались административная, дисциплинарная, гражданско-правовая и общественная формы реагирования на преступное поведение при наличии определенных условий (ч. 3 ст. 50, п. «б» ст. 256 и др.). В  УК 1996 г. упоминания об этих формах реагирования не содержится, что дает основание некоторым юристам заявлять не только о том, что «наличие в уголовном законодательстве помимо уголовной и  других видов ответственности считаем неправомерным и нецелесообразным», , но и что с принятием нового УК РФ вопрос о различии в теории уголовного права понятий дифференциации уголовной ответственности и дифференциации ответственности в уголовном праве  «утратил актуальность сам по себе».

На наш взгляд, здесь желаемое выдается за действительное. Не вдаваясь глубоко в полемику относительно понятия уголовной ответственности, ее сущности и содержания, обратим внимание на непоследовательность в цитированных выше утверждениях. Так, их автор  (Т.А. Лесниевски-Костарева)  не отрицает наличия в действующем УК «иных мер уголовно-правового характера» (ст. 2, 6, 7, 90 и др.), но вместе с тем  утверждает, что они – в частности принудительные меры воспитательного воздействия – «не являются… дифференциацией уголовной ответственности, поскольку применяются вне рамок уголовной ответственности и не носят репрессивного характера».  Но даже если бы все было и так, нельзя отрицать, что о данных мерах идет речь именно в уголовном законе  (см., например, ст. 90–92 УК) и что эти меры используются к правонарушителям взамен уголовной ответственности при освобождении от нее (или от наказания) по нереабилитирующим основаниям. Если, следуя взгляду автора, не относить принудительные меры к содержанию уголовной ответственности, необходимо их признать иным видом ответственности, которому, исходя из позиции автора, не должно бы быть места в уголовном праве .

Вместе с тем, бесспорно узловое, центральное место занимает дифференциация именно уголовной ответственности, представляющая собой градацию, разделение, расслоение последней в уголовном законе, результатом чего являются различные уголовно-правовые последствия.  Можно ли ею считать отнесение вида преступления к определенным разделу, главе, группе внутри главы УК либо, скажем, градацию посягательств исходя из формы вины?

Некоторые ученые считают, что в таком случае можно вести речь о дифференциации, но не уголовной ответственности, а чего-то иного. В качестве главного довода приводится тот, что основанием дифференциации выступает типовая степень общественной опасности деяния и личности, здесь же  основанием служит характер опасности (вредоносности). По нашему мнению,  данный спор – более  терминологического, чем сущностного свойства.

Действительно, если считать, что в основе разграничения преступления и иного правонарушения лежит  характер общественной опасности деяния (характер его вредоносности), то, казалось бы, несомненен тот вывод, что одно преступление отличается от другого уже не по характеру, а по типовой степени общественной опасности, ибо один и тот же критерий не может лежать в основе разграничения и преступного–непреступного, и  преступных деяний между собой.

Между тем, классификация преступлений проводится законодателем в зависимости от характера и степени  их общественной опасности (ч. 1 ст. 15 УК); при назначении наказания по уголовному делу также учитываются и характер, и степень общественной опасности преступления (ч. 3 ст. 60 УК). Происходит как бы удвоение характера общественной опасности, вредоносности, его роли – он отличает и преступное от непреступного, и один вид преступления от другого.  Эта двузначность термина «характер» и порождает разнобой в теории уголовного права.  Сказанным, видимо, объясняется и то, почему применительно к другим отраслям права законодатель избегает использования категории  «общественная опасность», а в соответствии с ч. 2 ст. 14 УК деяние, формально содержащее признаки какого-либо преступления,   якобы не представляет никакой общественной опасности.

По нашему мнению, классифицируя деяния в рамках Особенной части уголовного права, располагая их в определенной последовательности (в том числе относительно друг друга), законодатель преследует цель не просто упорядочить нормативный материал, но и осуществить в пределах возможного дифференциацию ответственности. Это касается не только «глобальной» дифференциации – исходя из приоритетов в триаде «личность – общество – государство», но и  конструирования отдельных  разделов, глав, вычленения в пределах каждой главы конкретных групп преступлений и – далее – расположения  составов преступлений одной классификационной группы относительно друг друга по мере убывания или возрастания уровня общественной опасности деяний.

Установление  различных санкций для преступлений с совпадающими объективными признаками (например, уничтожения или повреждения чужого имущества, противоправного лишения жизни другого человека), исходя из различий субъективной стороны (формы вины), – тоже проявление дифференциации уголовной ответственности. Так, хотя и умышленное, и неосторожное уничтожение или повреждение имущества – преступления небольшой тяжести, однако при умысле возможно наказание в виде лишения свободы на срок до 2 лет, а при неосторожности – лишь на  срок до 1 года (см. ч. 1 ст. 167, ст. 168 УК). Умышленное причинение смерти (убийство) наказывается лишением свободы на срок от 6 до 15 лет, а неосторожное – на срок до 3 лет (см. ч. 1 ст. 105, 109). Одной из трех линий дифференциации ответственности за нанесение вреда здоровью также выступает форма вины:  в разной мере наказуемо причинение умышленного и неосторожного тяжкого вреда, но причинение  средней тяжести и легкого вреда здоровью влечёт уголовную ответственность лишь при наличии умысла (см. ст. 112 и 115 УК). 

Таким образом, «по вертикали» возможно вычленение следующих видов дифференциации ответственности: а) юридической; б) межотраслевой; в) отраслевой (в уголовном праве; уголовной ответственности); г) уголовно-правового института; д) в пределах группы норм; е) в пределах отдельной нормы.

Внутри отрасли права допустимо вести речь о дифференциации 1) оснований уголовной ответственности; 2) формы (вида) ответственности; 3) объема уголовной ответственности и  уголовного наказания.

Когда речь идет о дифференциации юридической  ответственности, то законодатель оперирует чаще всего такими показателями  особенностей правонарушения, как форма вины,  мотивы и цели деятельности, предмет преступления, содержание объекта посягательства, наличие (отсутствие) повторения деяния, размер вреда, способ и черты субъекта преступления  и т. п.   Так, в гл. 22 криминализирующими деяние признаками выступают: а) крупный размер, крупный ущерб (ст. 171–173, 176, 177, 178, 180, 185, 1851, 188, 192–1992 УК); б) существенный вред (ст. 179); в) использование должностным лицом своего служебного положения (ст. 169, 170);  г) корыстная или иная личная заинтересованность (ст. 170, 181); д) цели придания правомерного вида владению, пользованию и распоряжению имуществом, а также оказания влияния на конечные результаты (ст. 174, 184).

Подчас дифференциацию ответственности связывают  с процессом не только правотворчества, но и правоприменения. Так, утверждается, что она «предполагает необходимость учета на всех уровнях – и  законотворческом,  и правоприменительном – степени общественной опасности как деяний, так и деятеля» . Приведенное суждение, на наш взгляд, страдает по меньшей мере двумя неточностями.

Во-первых, критерием дифференциации выступает не только степень, но и характер общественной опасности деяния и деятеля. Действительно, дифференциация – это разделение, расчленение целого (в нашем случае – ответственности) на различные части, формы и ступени.  Естественным первым шагом законодателя при формировании системы санкций за различные преступления (кражу, вымогательство, незаконное предпринимательство, фальшивомонетничество и т. д.)  является определение вида, форм ответственности, и в первую очередь в зависимости от характера общественной опасности соответствующего вида преступления. На этом этапе происходит сопоставление деяний по их качественным, а не количественным особенностям, параметрам.

Пленум Верховного суда РФ в постановлении № 40 «О практике назначения судами уголовного наказания» от 11 июня 1999 г. указывал, что «характер общественной опасности преступления зависит от установленных судом объекта посягательства, формы вины и отнесения Уголовным кодексом преступного деяния к соответствующей категории преступлений (ст.15 УК РФ)».  На дифференциацию оказывает влияние наряду с характером и типовая степень общественной опасности  деяния, определяемая признаками состава преступления.

Во-вторых, вряд ли может быть продуктивным такое толкование дифференциации ответственности, при котором она объемлет и индивидуализацию ответственности, наказания, относящуюся к сфере правоприменительной деятельности. Такое смешение не содействует четкому разграничению функций законодателя и правоприменительного органа. Дифференциация – это инструмент законодательной деятельности и в то же время принцип поведения последнего. В соответствии с данным принципом, криминализируя деяние, законодатель обязан решить комплекс возникающих проблем, касающихся диспозиции и санкции соответствующей уголовно-правовой нормы. В числе их – вопрос о том, необходимо ли за это деяние только уголовное наказание либо достаточно иных мер уголовно-правового характера или мыслимо также освобождение от уголовной ответственности по нереабилитирующим основаниям; какие виды наказания следует включить в санкции статьи Особенной части Кодекса; каким должен быть размер каждого из предусматриваемых в санкции видов наказания; должно ли дополнительное наказание в случае его включения в санкцию статьи носить обязательный характер; надо ли предусматривать квалифицированные виды преступления, а если надо, то с учетом каких квалифицирующих признаков; как будут выглядеть санкции таких составов и каковыми окажутся возможности суда в выборе меры уголовно-правового воздействия, и т. д.

В отличие от дифференциации – необходимого и весомого инструмента осуществления уголовной политики в руках законодателя – индивидуализация ответственности и наказания представляет собой деятельность по воплощению воли законодателя, в том числе и выраженной  посредством осуществленной дифференциации  ответственности и наказания. Суд или иной орган в пределах предоставленной компетенции, квалифицируя содеянное, решают вопросы о виде и мере ответственности в рамках, определенных Кодексом, и исходя уже из степени общественной опасности содеянного и лица, его совершившего. По мнению Пленума Верховного суда РФ, высказанному в п. 1 упомянутого выше и уже не действующего ныне постановления,  «степень общественной опасности преступления определяется обстоятельствами содеянного (например, степенью осуществления преступного намерения, способом совершения преступления, размером вреда или тяжестью наступивших последствий, ролью подсудимого при совершении преступления в соучастии)».

Вопросы, решаемые в процессе индивидуализации, также необходимы и весомы, но они лежат в несколько иной плоскости, нежели дифференциация ответственности; к тому же они предусматривают их разрешение другим лицом (не законодателем, а правоприменителем), в ином порядке (путем не нормотворчества, а правоприменения), иным актом, констатирующим итоги (не уголовным законом, а индивидуальным актом поднормативного регулирования), и т. д.

Обособление понятий дифференциации и индивидуализации ответственности (наказания) важно не столько в теоретическом, сколько в практическом (нормотворческом) плане: уголовный закон должен содержать достаточно полные и конкретные предписания, касающиеся каждой из двух упомянутых сфер – и индивидуализации, и дифференциации, не допуская их смешения.

Статья опубликована в Евразийском юридическом журнале № 9 (16) 2009