Гуго Гроций писал, что древнее общество не видело в этом ничего противного природе…» . А греческий историк Плутарх писал, что в Афинах в VI веке до н.э. «весь простой народ был в долгу у богатых», у них они брали «в долг деньги под залог тела, заимодавцы имели право обратить их в рабство; при этом одни оставались рабами на родине, других продавали на чужбину» Бедняки продавали даже собственных детей. В 594 г. до н.э. Солон запретил практику давать в долг «под залог тела», но его реформа была временной мерой, ненадолго изменившей практику. Позднее в Афинах и в других местах она оставалась неизменной в течение многих столетий.

Суровые меры к должникам принимались и в Древнем Риме. Уже в первом историческом документе – Законах ХII таблиц (451–450 гг. до н. э.) было сказано: если должник в срок не вернул долг, кредитор может насильно надеть на него колодки или оковы…и содержать в заточении 60 дней. В базарные дни кредитор мог выводить его и объявлять о причитающемся с него долге. Если долг никем не будет погашен, в третий базарный день должник мог быть предан смертной казни («пусть разрубят должника на части» или он будет продан в рабство за пределы Рима – «за Тибр».

Законы в последней – XII-ой таблице – предусматривали и компенсационный вариант обеспечения долга – захват кредитором какой-либо собственности должника. В 326 году до н.э. законом Петелия кредиторам было запрещено надевать на должника оковы, убивать его или продавать в рабство: за невозвращенный долг по решению суда человек стал отвечать своим имуществом. Для этого кредитору следовало обратиться с иском в суд о принудительном взыскании долга. Римский юрист Модестин писал, что «должником считался тот, с кого можно взыскать долг против его воли».

В нашем исследовании обращение к римскому праву закономерно, так как византийское право восходит к римскому. Византия когда-то была Восточной провинцией Римской империи , и как ее часть жила по ее законам. Но отношения между правом Византии и римским правом более тесные и сложные. Довольно большую часть этой провинции Рима составляли территории, которые до их завоевания римлянами назывались Элладой – землей греков, задолго до того давшей миру не только Гомера, поэзию, удивительную драматургию и театр, архитектуру, скульптуру, но и довольно развитую по тем временам правовую практику и традиции, сложившиеся на базе древних обычаев. Иными словами, юридическая практика древних греков была более ранней, чем римская, и ее воздействие на формирование римского права огромно. Оно проявилось как до, так и после того, как вся Эллада стала составной частью Римского государства. В становлении и развитии римского права огромным был вклад и самой Византии. После завоевания в V веке Рима гуннами Византия практически одна осталась применителем его норм в своей внутренней жизни. Наш современник А.В. Коптев отметил, что при этом Византия «не только легко восприняла римское право, но часто просто не нуждалась в нем.. .особенно на местном уровне...» .

Во-первых, потому, что «эллинистические правовые традиции, выросшие на античной основе греческого права, были старше и прочнее римских, однотипны римским и даже претендовали на первенство».

Во-вторых, сами римляне всегда смотрели на греков как на своих учителей, и большинство просвещенных римлян завершали свое образование в Греции.
В-третьих, в IV веке н.э., когда уже началось активное обобщение и систематизация римского права, «большая часть крупных юридических школ (и центров) находилась в городах Востока – Константинополе, Антиохии, Бейруте, Кесарии, и только две – на Западе: в Риме и Августодунне».

В-четвертых, многие крупные юристы, усилиями которых создавались многие носители (источники) римского права, были связаны происхождением или деятельностью с Востоком Римской империи – Гай, Павел, Ульпиан и др.

В-пятых, все кодификации римского права: Грегория, Гермогениана, Феодосия (436 г.) и самая главная, сохранившая для человечества это уникальное юридическое наследие, которым правовая наука многих стран мира пользуется и сейчас – кодификация Юстиниана, были проведены в Византии .

Такова история римского права, и его путь, которым оно твердо вошло в мировую юридическую практику и науку, пролегал через Византию.

В 533 г. по указанию Юстиниана византийские юристы завершили работу по приведению в порядок всего римского права, собранного к тому времени «от основания Рима» и «отягощенного своей старостью», «противоречивостью», «повторяемостью», и к тому же «находящегося почти в полном беспорядке и сумбуре». Путем их «продуманной и талантливой систематизации, отбрасывания устаревших, повторяющихся и давно изживших себя норм, византийским юристам удалось освободить его от «двусмысленности», «значительной путаницы и абсолютной неопределенности», и придать «определенный порядок» и «согласие с законами истины» .

В таком упорядоченном виде римское право в 530 г. было введено Юстинианом в действие, чтобы «навечно установить наилучшие законы, как для современников, так и для потомков» . Этот вклад Византии в упорядочение, сохранение и распространение римского права переоценить невозможно.

До конца существования Византии (Константинополь был взят войсками турецкого султана в 1453 г. – прим. Р. К.) византийское право оставалось в своей основе римским правом, хотя в него вносились обусловленные временем изменения. В юридической науке его чаще называют римским частным правом, на фоне которого нормы публичного права занимали вторую позицию.

Заметное место в римском частном праве отводилось производству по искам кредиторов к должниками об исполнении ими долговых обязательств. Римское право признавало два способа истребования кредитором долга с неплательщика:1) предъявление судебного иска с целью заставить должника исполнить долговое обязательство по решению суда; 2) самозахват кредитором собственности должника, адекватной по стоимости сумме долга.

Отказ должника вернуть долг давал кредитору право обратиться с иском в суд о принудительном исполнении должником своего обязательства. В этом случае кредитору следовало ждать решения суда и действовать затем сообразно этому решению. Кто не хотел ждать и самовольно захватывал то, что, по его мнению, ему причиталось из собственности должника, терял право на последующее обращение в суд и на собственность. Тем не менее самозахват получил распространение как признанный обычай, если должником являлся иностранец или скрывшийся за границу подданный Рима. Этот обычай зародился раньше, чем практика взыскания долга через суд. Скорее всего, введение судебной процедуры было попыткой обуздать самоуправство кредиторов, которые при захвате причитающейся части собственности должника часто применяли чрезмерное насилие к должнику. Оно не сдерживалось какими-либо ограничениями или запретами государства, остававшегося безучастным к формам его реализации, когда кредитор и должник были его подданными. Лишь в более цивилизованных регионах отмечался разный подход к собственным подданным и чужестранцам, к которым стал применяться другой, более защищавший их режим.

По данным Л. Оппенгейма, почерпнутым им у Демосфена, на территории Греции в античную эпоху действовал обычай, который греки называли «андролепсия» – личные репрессалии. Обычай признавал за всяким пострадавшим (в том числе и за кредитором) право самому разбираться с обидчиком за причиненный ему физический или имущественный вред.

Такой обычай известен давно в виде архаичного «око за око, зуб за зуб» (принцип соразмерности возмездия причиненному вреду). Андролепсия отличалась тем, что в ней стороны – обиженный и обидчик – были из разных стран. Это часто исключало судебное решение конфликта из-за невозможности «достать» виноватого. Поэтому пострадавшие в таких случаях, при возможности, стремились сами отыскать обидчика за пределами страны, и наказать его.

По свидетельству Демосфена, действовавший в IV веке до н.э. в Афинах закон об андролепсии позволял родственникам и друзьям убитого в чужом полисе, (а это независимые города-государства: Афины, Аргос, Коринф, Спарта, Фивы и др.) захватить троих сограждан убийцы и удерживать их как заложников, пока убийца не будет казнен у себя в городе или выдан им для расправы. Подобная альтернатива, сформулированная в законе в столь категоричной форме, могла свидетельствовать только о том, что он всюду опирался на соблюдаемый в Древней Греции обычай.

Л. Оппенгейм отмечал, что осуществление частными лицами репрессалий против своих обидчиков было весьма распространенным явлением в античном мире , а по данным других авторов – и в эпоху средневековья, вплоть до Французской революции 1789 г.

В римском праве греческая андролепсия постепенно превратилась в захват кредитором имущества должника-иностранца или скрывшегося за границу соотечественника и удержание этого имущества в качестве залога.

Гуго Гроций указывал, что слово «репрессалии означает то, что берется взамен какой-нибудь вещи», что репрессалиями обычно называется «захват в виде залога», но «правильнее будет понимать репрессалии как «захват взамен». Он считал, что это право кредитора установлено обычаем и в первую очередь признавалось за иностранцами, но в определенных ситуациях применялось и к иностранцам – должникам. Пользоваться им кредиторы могли только тогда, когда у них не оставалось возможности «достигнуть того же в порядке правосудия» , а именно:
– если суд прекращал функционировать на продолжительный срок;
– если суд и действовал, но медлить было нельзя из-за угрозы «бегства должника»;
3. если право на истребование долга было бесспорным, но добиться у суда признания права невозможно из-за отсутствия достаточных доказательств.
В таких случаях кредитор «мог обратиться к первоначальному праву (самопомощи)», то есть естественному праву человека на самозащиту.

«Взятие залога взамен долга» признавалось правом кредитора и тогда, когда решение суда против должника нельзя было получить в надлежащее время; когда в самом бесспорном деле...последует решение суда явно вопреки праву; когда власть судьи по отношению к иностранцу не имеет той силы, какая принадлежит ему по отношению к подданным» .

И все же Гуго Гроций предпочитал судебное решение проблемы взыскания долга кредиторами. И только если этого нет, «подданные или движимое имущество подданных...могут быть захвачены, что хотя и не введено правом природы, тем не менее установлено в разных местах обычаем» . Причем, как мы видим, Г.Гроций писал и о возможности взятия взамен долга не только имущества должника, но и его самого. Этот обычай долго действовал и как закрепленный в праве (римском), и как стойкая традиция прошлых эпох.

Ф. Мартене объяснял живучесть подобной практики: а) слабостью государственной власти, не способной защитить интересы своих подданных в их личных конфликтах с подданными других государств, вследствие чего кредитор был вынужден своими силами и средствами добиваться возвращения долга зарубежным партнером, применять собственные репрессалии «как на суше, так и на море, по своему усмотрению, без всякого контроля со стороны правительства»; б) грубостью нравов и воинственностью людей эпохи раннего средневековья. Именно такие качества должен был проявить человек той эпохи, пытаясь силой возместить понесенный им материальный ущерб .

Н.П. Иванов, профессор Казанского университета, в 60–70-ых годах XIX века, писал: «Часто и, притом, без соблюдения всяких правил, репрессалии применялись в начале средних веков», и что только с XII и еще более с XIII столетия такая анархия ограничивается: правительства заключают международные трактаты и издают внутренние узаконения, по которым личные репрессалии могли применяться лишь в двух случаях: а) отказа потерпевшему в правосудии, б) отказа злостным должником – в уплате долга» .

Но в нашем случае мы можем поправить Н.П. Иванова: нормы о должниках включались в международные договоры задолго до XII века, и Византия была знакома с этой практикой, включив в Договор 911 г. статью 14 о должниках. Можно предположить, что этот договор не был единственным в практике Византии, где была такая норма. Ее императоры всегда предпочитали всем другим договорные отношения с соседними странами и народами.

Византия была и самым богатым государством с обширными торговыми связями ее купцов не только с ближними, но и дальними регионами Востока. Константинополь был крупнейшим центром международной торговли – «золотой мост» между Европой и Азией. Хорошо известно, что отсюда начинался знаменитый «шелковый путь» в Китай, а шелк, т.е. уже знакомые нам поволоки – этот, по словам Л.Н. Гумилева, «драгоценный товар древности», имел широчайший спрос у всех народов. Страна имела самую развитую систему налогообложения и сбора налогов с подданных и приезжих торговых людей, а поэтому была чрезвычайно богата по меркам того времени. Кроме того, в Византии Х века были живы традиции позднеримской империи, действовали сильная центральная власть, римское право. Цитированный нами специалист по истории Византии Ф.И. Успенский писал, что для многих стран той поры она была «образцом недосягаемым» .

Сказав так, автор имел в виду, в первую очередь, Киевскую Русь, которая была полной ее противоположностью: здесь фактически только-только начало формироваться понятие частной собственности, а государства, как такового еще не было. После захвата в 882 г. княжеского трона в Киеве Олег начал борьбу за его создание. Все годы до своей смерти в 912 г. Олег провел в военных походах, подчиняя своей власти славянские племена, заставляя их платить дань. По мнению современного украинского историка И.Ф. Котляра, Олег – совсем «не легендарный герой, а удачливый кондотьер, предводитель лихой дружины (надо полагать, мало отличавшейся от разбойничьей шайки), устранил наследных киевских князей Аскольда и Дира ...и принялся самовольно править в Киеве. Это бесспорный исторический факт» .

Военные походы были его стихией. В Киеве он наслушался о таком же походе в Константинополь Аскольда и Дира и привезенной ими оттуда богатой добыче. В 907 году, не довольствуясь данью с подвластных ему племен, Олег с дружиной отправился в далекий поход на греков. В ПВЛ приводятся подробности действий его вольницы на подступах к Константинополю (Царьграду): «...и начал воевать, и много убийств сотворил в окрестностях города грекам; и разбили множество палат и церкви пожгли. А тех, кого захватили в плен, одних иссекли, других мучили, иных же застрелили, а некоторых побросали в море, и много другого зла сделали русские грекам, как обычно поступают враги»; «... и приказал Олег дать дани ...И согласились на это греки, и стали просить мира, чтобы не воевал Греческой земли» .

Византийский император заплатил Олегу большой «откуп». Состояние казны позволяло Византии откупаться от воинственных соседей и не соседей. Более того, это стало проверенной политикой в отношениях с другими народами. Византия заимствовала ее у Римской империи, но восприняв эту политику, она изменила ее тактику: Рим действовал преимущественно силой, Византия – хитростью, уговорами, лестью, богатыми дарами, периодическим «подкармливанием» вождей соседних болгарских и хазарских племен. В начале X века к ним прибавились и киевские князья. Византийский историк X века Лев Диакон писал, что это было обычным инструментом имперской внешней политики Византийского двора .

Как и в прошлые пришествия «скифского воинства» в Царьград (в 866 и 907 годах – прим. Р.К.), византийская императорская семья и на этот раз откупилась от дружинников Олега, чтобы уберечь своих подданных от их зверств. Но в 911 году к обычным в таких случаях богатым дарам византийцы добавили еще один – договор! Его ни в коем случае нельзя считать продуктом совместных усилий византийского двора и киевских «миротворцев» в лице названных в договоре дружинников Олега. И уж тем более нельзя сказать, что при этом Русь показала свое умение «заключать обычные для того времени договоры «мира и любви» и подошла вплотную к освоению вершин тогдашней дипломатии» .

В составлении договора дружинники Олега не участвовали, да и не могли участвовать: они не имели понятия о составлении договоров, тем более, письменных. Они вообще не умели ни читать, ни писать, так как на Руси еще не было ни грамотности, ни письменности. Не было среди них и людей, знающих древнегреческий язык, чтобы вести какие-то переговоры с греками. А греки не знали их языка. Трудно вообще представить атмосферу их официальных контактов с византийской стороной.

Известно, что до 911 года между Киевом и Византией таких отношений не было. Поэтому составители договора – византийские юристы мало что знали о жизни населявших Киевскую Русь племен, их быте и обычаях. Думаю, что и от дружинников Олега таких сведений они получить не могли: языковой барьер препятствовал их общению и согласованию текста документа. В преамбуле договора перечислены имена вожаков дружины, «посланных от Олега, великого князя русского» – все из варягов: Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид. Они были воинами и умели воевать и не с лавровой веткой мира прибыли в Константинополь, а выбивать дань. Сюда их влекла только жажда снова ее получить и для этого они проделали весь этот путь. Не стоит забывать, что Киевская Русь и Византия не имели общих границ, что их разделяли более двух тысяч километров, а это и по нашим меркам представляется огромным расстоянием. Но в наше время есть поезда, автомашины, самолеты, пароходы. А тогда практически весь путь «из варяг в греки» смельчаки проделывали по воде (по рекам или по морю) – в выдолбленных из одного ствола дерева лодках, а по земле – волоком или на себе, перемещая эти лодки до «следующей воды».

Включение в Договор статьи 14-ой было заблуждением византийских юристов относительно качества жизни народов Киевской Руси. Известно, что они называли их «скифами», но даже и при этом вряд ли понимали глубину цивилизационного различия византийского и древнерусского социумов.

На рубеже IX–X веков в Киевской Руси в собственности у ее населения, жившего семьями в общине (верви) был дом, орудия земледельческого труда, домашний скот, участок пахотной земли (в пользовании или владении), продукты сельского труда в объемах «до следующего урожая» или следующей охоты. Конечно, и там людям приходилось что-то брать в долг: предметом одалживания могли быть только предметы их труда.

Замкнутый и скудный внутренний рынок, очень мало связанный торговыми отношениями с далеким внешним миром, полностью обходился без специальных платежных средств – денежных знаков. Собственные златники и серебренники, т.е. деньги, как таковые, впервые были отчеканены в Киевской Руси только в самом конце Х века и всего лишь раз. Их выпуск был скорее выражением княжеских амбиций, так как их количество не могло стать и не стало началом «денежного обращения» в Киевской Руси .

Трудно представить, чтобы в столь примитивных условиях в Киевской Руси могла бытовать практика брать и давать что-то в долг в таких количествах (или объемах), что невозможность позднее возвратить долг могла заставить должника бежать из своей общины, причем не куда-нибудь в лес или соседнюю общину, а в далекий Царьград, за две тысячи верст от Киевской Руси.

Византийский патриарх Фотий, очевидец первого появления в 866 г. у стен Константинополя войска киевских князей – братьев Аскольда и Дира, называл их пришельцами «с крайних пределов земли» и задавался вопросом: «сколькими странами, реками судоходными и морями мы отделены от них?» .

Такой путь «с крайних пределов земли» до Царьграда предстояло проделать каждому должнику, если бы он избрал его в качестве цели, путь и очень далекий и крайне опасный. Каким он реально был в начале Х века, мы можем узнать из записок византийского императора Константина Багрянородного. Его можно считать современником появления Договора 911 года и участником заключения Договора 945 г. В 911 году ему было шесть лет, вступив позднее на трон, он царствовал до 956 года. Человек любознательный он проявлял живой интерес к приезжающим иностранцам. После его смерти остались записи нескольких его бесед с ними и среди них «О руссах, приезжающих из Руси в однодеревках (лодках, вырубленных из ствола одного дерева. – прим. Р.К.) в Константинополь».

По его описанию, путь был долгим, трудным и опасным. Сначала руссы плыли по Днепру, где часто оборонялись от половцев, других кочевников и от разбойников, которых особенно много было у днепровских порогов. К этим опасностям добавлялись трудности, связанные с необходимостью волоком или на спинах перетаскивать лодки по суше вместе с грузом. Добравшись до устья Днепра, дальше они передвигались по воде вдоль берега Черного моря к Днестру, затем так же – к реке Белой, от нее к устью Дуная и далее – к Царьграду. В пути приходилось не только часто обороняться от разных врагов, тормозивших их продвижение, но и подолгу отдыхать, набираться сил, пополнять запасы еды, ремонтировать поврежденные лодки. Путь занимал много недель, и проделать его в одиночку никто не рисковал .

Эти записи проливают свет на два обстоятельства. Первое: объясняют причину, по которой, даже если бы и были в Киевской Руси случаи бегства должника, никто из них не рискнул бы в одиночку отправиться в Византию. Трудно представить и то, что спонтанно могла бы быстро сложиться группа должников, каждому из которых также спешно нужно было бежать в Византию. Второе: записки императора Константина неожиданно проливают свет на то, почему в Договоре 945 г. в статье о челядинах речь идет о случаях их бегства во время пребывания хозяина в Константинополе, куда он взял с собой и холопа. В Договоре 911 г. такой ясности нет.

Но вернемся к этому Договору: этот документ по своему оформлению и назначению представляет собой международный договор. При его небольшом объеме (14 статей) договорные нормы составляют в нем шесть статей, остальные – нормы материального, процессуального и гражданского права. Их появление в документе такого назначения вызывает недоумение. Но этому есть объяснение.

Как уже указывалось, договор был продуктом труда византийских юристов, их отбора тех норм византийского права, в которых, по их мнению, нуждалась страна скифов -Киевская Русь. Договору предстояло стать для нее кратким письменным «наставлением по праву». Так и случилось. Цитированный нами профессор И.Д. Беляев в своих лекциях по истории законодательства России в Московском университете в середине ХIХ века называл Договоры 911 и 945 годов «первыми и единственными дошедшими до нас памятниками русского законодательства» .

Специалисты по истории права в России отмечали много случаев рецепции норм византийского права в законодательство Киевской Руси. В частности, в проведенном недавно исследовании Л.B. Милов доказал, что Эклога (большой раздел уголовного законодательства Византии – прим. Р.К.) целиком вошла в законодательство Киевской Руси как «Мерило Праведное», правовой сборник, ставший частью «Русской правды». Составление последней относится к XI-XII векам , т.е. ко времени после заключения Договора 911 г. Перевод Эклоги с греческого на старорусский язык был сделан по указанию князя Владимира.

Этот факт отражен в ПВЛ за 996 год. По мнению Л.В. Милова, «влияние Византии» на этот процесс было, и «осуществлялось не столь просто». Усвоение основных начал византийского права, прежде всего уголовного, как «более доступного варварскому народу» проводилось посредством «русификации» византийского прав . Специфику такой русификации тонко подметил и знаменитый русский историк В.О. Ключевский на примере именно «Русской Правды». Он писал, что «ничего не заимствуя дословно из памятника византийского права, составитель, однако, руководствовался этими памятниками. Они указывали ему случаи, требовавшие определения, ставили законодательные вопросы, ответы на которые он искал в туземном праве» .

И произошло это вскоре после «освоения Византией варварских территорий Киевской Руси» посредством крещения славянских племен. Вслед за этим прибывшие в Киев в большом количестве миссионеры церковного клира стали активно влиять на князя Владимира, советуя ему принимать и судебные решения «в духе византийских норм».

Исследователи древней истории России обоснованно говорят о большом значении сношений Византии с Русью. Признавая огромное их воспитательное по отношению к Руси влияние, они дают позитивную оценку пришедшим на Русь из Византии заимствованиям византийского права и их воздействию на процесс формирования первых источников права на Руси.

По оценкам историков, Византия в IX-XI вв. намного опередила все европейские страны . К моменту заключения договора 911 г. цивилизация Византии на порядки превышала крайне низкий уровень государственного, экономического, правового и культурного развития Киевской Руси. Собственно, само такое развитие началось только после принятия ею христианства и появления в XI в. переводов первых религиозных книг.   

Как констатировал Ф.И. Успенский, для других государств «той поры Византия была образцом недосягаемым» . Сопоставив в своей монографии политический, экономический, социальный и культурный потенциал Византии и Киевской Руси того периода, он констатировал огромный их разрыв как не подлежащий никакому сомнению, разрыв, никак не отмеченный в этом и последующих договорах. Поэтому вполне понятен был его вопрос: «Можно ли согласовать с культурным состоянием Руси в начале Х в. то явление, какое представляют собой договоры с Греками?» По его мнению, эти акты, если бы у них были аналоги и подтверждения у других славян того времени, заставляли бы приписывать Руси Х в. немалое развитие как в государственном, так и в социальном и экономическом отношении» . Но чего не было, того не было. Славяне только вступили на путь создания своей государственности и усвоения потенциала, накопленного к тому времени европейской, а в нашем случае, – византийской цивилизацией.

Но не все правовые нормы Византии были пригодны для внедрения в юридическую практику Киевской Руси. Статья 14 Договора 911 г. – подтверждение этому. Преждевременна, если не нелепа в нем и статья 13-ая о наследовании по письменному завещанию. И это в Киевской Руси, где ни письменности, ни грамотности еще не было вообще.

Византийская сторона не включила их в Договор 945 г. Все другие его нормы были в нем практически полностью повторены.

Подводя итоги настоящего исследования, необходимо еще раз указать, что в Договоре 911 г., заключенного киевским князем Олегом с Византией, нормы о выдаче не было, как не было ее и в следующем договоре этих же сторон 945 г. Время появления этих договоров, а также и следующего, заключенного с Византией киевским князем Святославом в 971 г., относится к эпохе, когда на Руси еще не было тех социальных, экономических и политических условий, в которых могли бы возникать ситуации с выдачей из другого государства скрывшихся туда от наказания лиц, т.е. с международно-правовым институтом экстрадиции, каким он только еще начинал формироваться в мировой практике и каким мы его знаем сейчас.

Статья опубликована в Евразийском юридическом журнале № 3 (58) 2013