Развитие существующих представлений о типах правоотношений, регулируемых правом, можно условно разделить на три исторических этапа. По нашему мнению, переход от одного такого этапа к другому, так же как и развитие цивилизации, происходил толчками и был тесно связан с эволюцией общественных отношений и изменением уровня потребности общества в их урегулировании. При этом в недрах предшествующего этапа всегда зарождались характеристики этапа последующего, которые, достигнув «критической массы», создавали прорыв в виде признания возникновения новых типов общественных отношений и, как следствие, изменение подходов к возможностям, видам и формам их правового регулирования. Поэтому каждый новый такой этап сопровождался формированием либо новой по типу правовой системы, либо новых межсистемных правовых комплексов или образований.

Первый этап был связан с появлением права,  а, следовательно, и правоотношений. В этот период никакого деления регулируемых правом общественных отношений по их типу не существовало. С точки зрения современности, все общественные отношения в тот период рассматривались как внутригосударственные. Даже договоры между государствами носили характер сделок между конкретными лицами  и в случае смерти одного из таких лиц теряли свое значение.

Второй этап связан с выделением в качестве самостоятельного типа общественных отношений международных (межгосударственных) отношений. Дело в том, что в конце эпохи средневековья на карте Европы появляется множество суверенных государств, совершенно независимых друг от друга, которые стали рассматриваться между собой в качестве равноправных партнеров, в том числе при заключении между ними международных соглашений различного характера. В результате в массовом количестве возникают международные (межгосударственные) отношения межвластного характера, которые и стали рассматриваться как качественно новые общественные отношения. Их существование долго оспаривалось (слишком необычными для предшествующей истории были субъекты таких отношений, т.е. их предмет, а также методы их правового регулирования, процесс создания и обеспечения регулирующих норм и др.), но к началу XIX в. деление общественных отношений на два типа – международные и внутригосударственные отношения – получает свое полное признание. Более того, для регулирования нового типа общественных отношений была создана и качественно новая правовая система – международное право.

Отметим здесь одну особенность: в ходе своего становления как правовой системы международное право опиралось в большей части не на уже существующую договорную или дипломатическую практику, а на обоснование появления нового типа общественных отношений и необходимости введения новых форм их регулирования, даваемых в доктрине. Иными словами, вначале здесь было слово. Достаточно напомнить, что работы испанцев Франциско де Виториа и Франциско Суареса были написаны еще в XVI в. Тогда же французом Жаном Боденом в работе «Шесть книг о Республике» была сформулирована теория государственного суверенитета. К началу XVII в. относятся и книги основателя самостоятельной науки международного права голландца Гуго Гроция, высказанные идеи которого получили дальнейшее развитие в трудах англичанина Ричарда Зеча, швейцарца Эммериха де Ваттеля и др. В  то же время Вестфальский конгресс, который впервые юридически оформил формальное равенство цивилизованных государств, свободу плавания по морям и океанам, возможность коллективных санкций против агрессора и др., прошел в середине 17 века – только в 1648 г. В целом, только к концу XVII в. цивилизованные государства стали считать себя связанными международным правом.

Начало третьего этапа связано с резким усилением миграционных процессов людей и капиталов, произошедших в XIX в. Эти процессы сделали массовыми такие общественные отношения, которые возникали между внутригосударственными субъектами, но были осложнены так называемым иностранным элементом. Считавшийся до этого аксиомой тезис о том, что внутригосударственными отношениями являются отношения между любыми внутригосударственными субъектами, возникающие в пределах территориального верховенства государства и потому регулируются исключительно правом этого государства, подвергся серьезной деформации. Явочным порядком из внутригосударственных отношений стали выделяться отношения «с иностранным элементом», на урегулирование которых стали претендовать не только нормы национального права данного государства, но и нормы иностранного права, а в дальнейшем еще и международно-правовые нормы. Более того, в результате координационных процессов, возникающих в рамках механизма правового регулирования этих отношений, стали складываться межсистемные связи, которые привели к формированию не самостоятельной правовой системы, как это было с межгосударственными отношениями, но новых структурных элементов права – устойчивых межсистемных образований (международного частного права и др.), которые стали включать в себя нормы разных правовых систем.

К сожалению, осознание того, что эти общественные отношения представляют собой не отдельную группу отношений в рамках общественных отношений уже существующих типов, а самостоятельный тип общественных отношений, пришло далеко не сразу. При всем уважении к нашим предшественникам, приходится вынужденно констатировать, что в отличие от предыдущего этапа, где «в начале было слово», здесь в начале была практика (дипломатическая, судебная и т.д.), а наука только следовала за ней.

Поскольку новые отношения выделились из внутригосударственных общественных отношений, потребовалось каким-либо образом произвести их разграничение между собой. Опять же не в науке, а в дипломатической и договорной практике начинают выделять общественные отношения, составляющие так называемое внутреннее дело государства. Иными словами, разграничение этих отношений пошло по пути обособления тех из них, регулирование которых относилось бы к исключительной компетенции национального правопорядка, и на совместное урегулирование которых с формальной точки зрения другие государства, а значит и международное право, претендовать уже не могли.

Для каждого государства объем такой исключительной компетенции индивидуален, и дать его общий исчерпывающий перечень, единый для всех государств, невозможно. Конкретный объем таких отношений зависит от многих факторов, например, от участия (или неучастия) государства в двусторонних и многосторонних договорах, от членства в международных организациях, появления новых общепризнанных императивных норм в международном праве и др.

К внутригосударственным отношениям стали относить только отношения между субъектами национального права, не отягощенные иностранным элементом, возникающие и существующие с формальной точки зрения в пределах территориального верховенства данного государства и/или легитимно регулируемые исключительно в рамках данного национального правопорядка. Так как международные договоры начинают регулировать не только межгосударственные отношения, но и все новые и новые виды общественных отношений «с иностранным элементом», представление о «внутренних делах государства», т.е. о внутригосударственных отношениях в их чистом виде, постоянно изменяется, причем в сторону их сокращения.

В то же время общее международное право начинает вводить для себя в вопросах регулирования немежгосударственных отношений своеобразные самоограничения, закрепляя те или иные виды таких отношений в качестве внутригосударственных отношений. Так Декларация о принципах международного права 1970 г. относит к таким вопросам право выбирать и развивать свою политическую, экономическую, социальную и культурную системы.  Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 г. говорит о самостоятельной компетенции государства в решении вопроса о членстве в международной организации, участии в международном договоре или объявлении нейтралитета.  В Декларации о недопустимости интервенции и вмешательства во внутренние дела государства 1981 г. говорится о праве государств осуществлять суверенитет над своими природными богатствами, развивать и использовать собственную систему средств массовой информации и др.  Конвенция об определении агрессии 1933 г. относит к внутренней компетенции государства его политический, экономический и социальный строй, управление, забастовки, революцию или контрреволюцию, гражданскую войну.

К внутригосударственным отношениям была отнесена и небольшая группа таких общественных отношений, которые формально существуют за территориальными пределами государства, но регулирование которых, тем не менее, общепризнанно осуществляется его национальным правом. Дело в том, что отношения, составляющие так называемое внутреннее дело государства, оказались тесно связанными с понятием функций государства. Так же, как функции государства принято делить, в частности, на внутренние и внешние, различают внутригосударственные и внешние предметы регулирования, составляющие внутреннее дело страны. Так к внутренним делам государства принято относить его исключительную юрисдикцию в отношении своего дипломатического и консульского персонала, вооруженных сил, расположенных на территории других государств, и т.п. Э. Х Аречага по этому вопросу писал: «…Существуют внешние дела, например, признание нового правительства или установление или разрыв дипломатических отношений с другим государством, в которых в принципе каждое государство является «единственным судьей» и которые носят, следовательно, национальный характер».

Таким образом, итогом развития общественных отношений явилось то, что сегодня мы выделяем три (а не два) типа общественных отношений.

Во-первых, это международные (межгосударственные) отношения. Их признаки общеизвестны: отношения между специфическими субъектами, признаваемыми субъектами международного публичного права. Каждый из участников (субъектов) таких отношений выступает как лицо, не подчиненное в рамках своей компетенции чьей-либо юрисдикции и обладающее властными полномочиями. Они вступают в отношения с такими же властвующими субъектами, которые имеют такую же компетенцию и независимость. В результате, оставаясь властвующими субъектами, они оказываются невластными друг над другом. Это диалектическое противоречие находит свое проявление и в принимаемых ими актах. С одной стороны, их договоренности облекаются, как правило, в форму международного договора, стороны которого обладают автономией воли и независимостью, но с другой – содержат столь же обязательные для всех лиц, подчиненных их юрисдикции, правила поведения, что и национальный нормативно-правовой акт. Именно поэтому в определении характера таких отношений (метода их правового регулирования) подчеркивается, что они носят не невластный, а межвластный характер.
Во-вторых, это внутригосударственные отношения, т.е. отношения между субъектами национального права, не отягощенные иностранным элементом, возникающие и существующие, с формальной точки зрения, в пределах территориального верховенства данного государства и/или легитимно регулируемые исключительно в рамках данного национального правопорядка.

В-третьих, это отношения с участием субъектов национального права, но отягощенные иностранным элементом, в силу которого они как бы выходят за пределы регулирования одного национального правопорядка и на урегулирование которых одновременно претендуют (могут претендовать) нормы нескольких правовых систем. Такие отношения не являются ни внутригосударственными отношениями в их чистом виде, ни межгосударственными отношениями.  Назовем их трансграничными отношениями.

Общим для международных и трансграничных отношений является наличие у них иностранного элемента, хотя его проявление применительно к этим типам общественных отношений различно. Специфика трансграничных отношений, по сравнению с международными межгосударственными отношениями межвластного характера, проявляется в их субъектном составе. Одной стороной трансграничных отношений всегда является физическое или юридическое лицо. Второй же стороной могут быть как физические и юридические лица, так и государства (в лице своих органов и должностных лиц), различные международные органы и организации, которые в свою очередь могут выступать и в качестве юридических лиц (частноправовые отношения), и публичные субъекты (например, в отношениях административно-правового характера). Различны и методы их правового регулирования.

Общим для внутригосударственных и трансграничных отношений является как раз субъектный состав и методы правового регулирования, а специфика трансграничных отношений здесь проявляется в том, что эти отношения всегда отягощены иностранным элементом, который отсутствует у внутригосударственных отношений. Именно этот элемент придает трансграничным отношениям «новое сущностное качество, порождая потребность в иных методах и способах правового регулирования».

Общеизвестные признаки иностранного элемента были определены и закреплены в международном частном праве еще в XIX в. Считается, что на практике такие отношения возникают в следующих случаях: один из субъектов является иностранцем; объект отношений находится за границей; юридический факт, с которым связывается возникновение, изменение или прекращение правоотношения, происходит за границей. Однако, по нашему мнению, эти общепризнанные представления об иностранном элементе сегодня нуждаются в существенном дополнении. Дело в том, что трансграничные отношения не ограничиваются отношениями, регулируемыми международным частным правом, поскольку могут носить и властный, т.е. публично-правовой характер. Да и международная практика привнесла в понятие международного элемента свои коррективы.

На наш взгляд, к признакам иностранного элемента необходимо добавить еще один – делегирование полномочий. Этот признак приобретает особое значение в силу того, что в современных условиях государство делегирует все больший объем когда-то собственных полномочий (исключительных прав) международным органам и организациям.

Такое делегирование для государств может быть добровольным и прямо выраженным. Например, Европейский суд по правам человека в основном рассматривает вопросы, которые по существу часто являются внутригосударственными. Например, иск гражданина к собственному государству. Иностранный элемент эти отношения приобрели в результате того, что, став участником Европейской конвенции по правам человека, государство добровольно делегировало этому суду полномочия по окончательному принятию решения по соответствующему виду дел. Те самые полномочия, что ранее принадлежали высшим государственным судебным органам. Но может ли Европейский суд по правам человека рассматривать любые споры граждан с собственным (иным) государством? Нет, на это государствами он не уполномочен.

Иногда делегирование полномочий может быть и подразумеваемым, а иногда – результатом не столько воли государства, сколько действиями императивных норм международного права. Так Международный пакт о гражданских и политических правах (ст. 15) связывает возможность признания лица виновным в совершении преступления в соответствии не только с внутригосударственным законодательством, но и с международным правом.  При этом осуществление уголовного правосудия над индивидом возможно не только национальным судом, но и международным уголовным судом или специально созданным международным уголовным трибуналом, причем даже в том случае, когда национальным законодательством такая возможность не предусмотрена.

Применяемый нами термин для обозначения нового (третьего) типа общественных отношений не является общепринятым. Кратко остановимся на этом вопросе, поскольку терминологическая проблема при ее внимательном рассмотрении оказывается не столь безобидной, как это может показаться на первый взгляд. В ней, в частности, нашло отражение неоднозначное отношение нашей науки к этим общественным отношениям, поскольку мысль о том, что возник и существует самостоятельный (третий) вид общественных отношений, до сих пор с большим трудом пробивает себе дорогу.

Так в различных источниках такие общественные отношения получили следующие обозначения:

1. Это отношения с иностранным элементом.

В целом, основной признак этих отношений указывается правильно, но размежевание с иными типами общественных отношений здесь отсутствует. А ведь при использовании соответствующей терминологии речь идет не только (или даже не столько) об определении признаков самого явления, сколько о размежевании данного явления от иных явлений, схожих с ним. Не случайно terminus с латинского означает «межа».

При определении таких отношений только как «отношений с иностранным элементом» происходит затушевывание того факта, что это самостоятельный вид общественных отношений, отличный от внутригосударственных отношений. Тот факт, что эти отношения выделились из внутригосударственных отношений, а их субъектами являются субъекты внутригосударственного права, вольно или невольно приводит часть наших ученых к выводу, что это внутригосударственные отношения, но осложненные иностранным элементом. Беря за основу определения таких отношений только часть их признаков, ученые начинают говорить о них как о подвиде внутригосударственных отношений.

Именно в этом, на наш взгляд, коренятся причины столь долгой и бесплодной дискуссии между сторонниками и противниками так называемой теории трансформации, спорящими по поводу возможности или невозможности непосредственного регулирования нормами международных договоров общественных отношений в России.  Многие участники дискуссии считают все регулируемые нормами международных договоров общественные отношения с участием физических и юридических лиц внутригосударственными отношениями. Но свою позицию они аргументируют примерами не внутригосударственных отношений (в их чистом виде), которые действительно в основном регулируются исключительно национальным правом, а отношений с иностранным элементом, у которых совершенно иная природа и способы регулирования.

2. Это «международные немежгосударственные отношения».

В целом, с таким определением можно было бы согласиться.  Здесь уже подчеркнуто отличие этих отношений от внутригосударственных отношений (вместо слов «с иностранным элементом» использован термин «международные») и присутствует определенное размежевание с международными межгосударственными отношениями.

Но и это определение нельзя признать удачным. Несмотря на то, что начиная с XIX в. из учебника в учебник по международному частному праву постоянно переходит разъяснение того факта, что слово «международные» применительно к данным отношениям не означает, что речь идет об отношениях между народами, общий для разных видов общественных отношений термин «международные» до сих пор все-таки сбивает многих авторов с толку. Вольно или невольно этот термин все-таки нивелирует различие между международными межгосударственными и международными немежгосударственными отношениями, затушевывает тот факт, что речь идет о самостоятельном виде общественных отношений. Получается, что и те, и другие отношения – международные.

Это явилось одной из причин возникновения теории международной правосубъектности индивидов. Дело в том, что выводы сторонников этой концепции так же основываются на том, что они (опять же) делят все общественные отношения только на международные отношения и отношения внутригосударственные, как бы забывая о существовании третьего типа общественных отношений. Сторонники теории буквально рассматривают международные немежгосударственные отношения как разновидность международных отношений, отталкиваясь при этом исключительно от вида источника регулирующей нормы.

Правосубъектность напрямую зависит не от правовой природы источника права, в котором содержится регулирующая норма, а от характера (в нашем случае – типа) регулируемого общественного отношения. У третьего типа общественных отношений нет «собственной» правовой системы, и в их регулировании действительно принимают участие нормы различных правовых систем, в том числе нормы иностранного и международного права. Но это самостоятельный тип общественных отношений. Факт участия норм любой из указанных правовых систем в их регулировании не трансформирует эти отношения, не превращает их и их субъектов в отношения и субъектов соответствующей правовой системы. 

Так регулирование трансграничных отношений на территории государства его национальным правом не превращает эти отношения во внутригосударственные отношения, а, следовательно, и их субъектов – в субъектов внутригосударственных отношений. Это не происходит даже в том случае, когда данная разновидность общественных отношений общепринято регулируется исключительно национальным правом. Так отношения между продавцом киоска и покупающим пачку сигарет иностранцем, хотя и регулируются исключительно национальным правом, но, тем не менее, все-таки являются не внутригосударственными, а трансграничными отношениями. 

Эти отношения выходят за пределы регулирования одного национального правопорядка и в этом смысле терминологически могут рассматриваться как международные (немежгосударственные) отношения. Но только терминологически. Более того, они могут регулироваться нормами международных договоров. Но они не являются международными по типу  общественными отношениями. У них иная правовая природа.

Поскольку мы называем эти отношения трансграничными общественными отношениями, то, в соответствующих случаях, допустимо говорить о том, что  физические и юридические лица, являющиеся субъектами таких отношений, вне зависимости от источника регулирующей эти отношения нормы, остаются субъектами именно трансграничных отношений и могут обладать, скажем так, только трансграничной правосубъектностью.

Кроме того, термин «международные немежгосударственные отношения» неудобен в научном обороте в силу громоздкости возможных правовых конструкций. Например, есть понятие «правосубъектность». Отсюда, например, есть понятие «международная правосубъектность». А как сформулировать правосубъектность применительно к международным немежгосударственным отношениям?

3. Это  «транснациональные отношения».

Думается, что для целей конкретного исследования использование такого термина допустимо, поскольку он содержит необходимое размежевание с внутригосударственными и международными отношениями. Однако в целом и этот термин так же нельзя признать удачным, поскольку при его использовании неизбежно возникают параллели с уже утвердившимися представлениями о так называемом транснациональном праве, корпоративном праве транснациональных корпораций и т.д. Получается, что поневоле приходится придавать термину «транснациональный» новое, более того, нетрадиционное значение.

В то же время изобретение новой терминологии вызывает, на наш взгляд, еще большие затруднения в силу ее неизбежной критики. Кроме того, по нашему убеждению, подобные изобретения часто отдают некоторой претенциозностью и мешают восприятию самой высказываемой идеи. Поэтому для определения третьего вида общественных отношений нами был использован термин «трансграничные отношения», который тоже небезупречен, но, с одной стороны, уже используется в литературе в этом качестве, с другой – позволяет провести размежевание с внутригосударственными и международными отношениями, с третьей – лишен нежелательных ассоциаций.

Можно отметить устойчивую тенденцию к неуклонному увеличению круга трансграничных отношений за счет внутригосударственных общественных отношений. Так регулирование прав человека (за небольшими изъятиями) долгое время рассматривалось как исключительная прерогатива государства, и меры, направленные на защиту прав не собственных граждан в другом государстве, квалифицировались как вмешательство в его внутренние дела. Сегодня это общепризнанный объект международно-правового регулирования. То же самое можно сказать, например, о вопросах уголовной ответственности индивидов, ответственного отношения к окружающей среде, пересечения государственной границы, таможенных правилах, налогообложении и др. Сегодня трансграничные отношения возникают практически во всех сферах национального отраслевого регулирования.

Однако слухи о скором прекращении существования внутригосударственных отношений являются сильно преувеличенными. Их пласт все еще огромен. Это общественные отношения между гражданами данного государства, существующие на территории этого государства по поводу объектов, находящихся на территории данного государства. Количество дел иностранным элементом, рассматриваемых нашими судами, растет, но все еще ничтожно мало по сравнению с остальной массой рассматриваемых дел. Так что представления о том, что международное право сегодня регулирует очень многое или о закате эры национального права, очень далеки от реальной действительности.

Именно трансграничные отношения являются предметом правового регулирования межсистемных образований.

Статья опубликована в Евразийском юридическом журнале № 8 (51) 2012