Пределы применения конструкций внесудебной защиты прав кредитора
в договорных обязательствах делового оборота

ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО Красноярова Н.И. На основе полного и объективного учета имеющихся нормативных, вненациональных и доктринальных источников автором изложен свой взгляд на рассматриваемую научную проблему. С точки зрения релевантности обсуждения полученных данных выделена совокупность ограничителей применения кредитором целевых конструкций. Теоретически пределы применения конструкций внесудебной защиты предопределены собственно системно соорганизованной структурой конструкций. Предложено содержательное уточнение принципов добросовестности, разумности и осмотрительности при защите кредитором своих прав самостоятельными юридическими действиями.

Вопрос о пределах применения конструкций защиты прав без участия суда самостоятельными юридическими дей­ствиями возникает вначале при согласовании условий заклю­чаемого договора - у каждой стороны, при использовании потенциала конструкций - у действительного кредитора, при оспаривании в суде правомерности их применения кредито­ром - у должника.

Пределы применения односторонних защитных действий непосредственно самим управомоченным лицом в плановой экономике разрабатывались на уровне доктрины в начале 80-х годов XX в. В. П. Грибановым. Научное исследование пробле­мы осуществлялось не через установление пределов примене­ния юридических конструкций, а посредством определения пределов применения трех содержательно описанных групп оперативных мер.

Ограничения применения мер первой группы, связанных с выполнением работ вместо и за счет должника, зависели от квалификации нарушения обязательства и невыполнения тре­бования к исполнению обязательства в дополнительно уста­новленный срок. В частности, выгрузка груза производилась за счет неисполнительного грузополучателя, исправление не­достатков подрядных работ поручалась третьему лицу за счет подрядчика, не исправившего их в соразмерный назначенный заказчиком срок.

Ограничения применения мер второй группы, связанных с обеспечением встречного удовлетворения, были возможны при системе нарушений обязательства должником, соблюде­нии темпоральных требований и правил о предварительном уведомлении должника об их применении. Так, задержка перевозчиком выдачи груза грузополучателю была возможна до внесения всех причитающихся с него платежей и сборов, выявленных на станции назначения. Сообщаемый заблаговре­менно перевод поставщиком неисправного плательщика на аккредитивную форму расчетов или предварительную опла­ту продукции был допустим при систематической задержке платежей до полного погашения задолженности. Получение встречного удовлетворения комиссионером, подрядчиком, хранителем осуществимо путем удержания причитающихся сумм из находящихся в их ведении сумм неисправного долж­ника.

Ограничения применения мер, связанных с отказом со­вершить определенные действия в интересах неисправного контрагента, также имели конкретный характер. Отказ от до­говора неисправному должнику допускался в любое время пу­тем внесудебного заявления в юридических границах, прямо предусмотренных законом или в допустимых законом случаях договором. Отказ от принятия ненадлежащего исполнения мог сопровождаться отказом от встречного удовлетворения, вклю­чая частичное, по заблаговременному уведомлению. Отказ от принятия доставленного с просрочкой груза был допустим, если качество груза вследствие его порчи или повреждения в пути изменилось настолько, что исключалась возможность его полного или частичного использования. Отказ от просрочен­ного не по вине кредитора исполнения допускался в разумных пределах, только если названное исполнение утратило интерес для кредитора (ст. 225 ГК РСФСР). Отказ от принятия досроч­ного исполнения допускался, если иное не вытекало из закона, договора или существа обязательства, с оставлением товара на ответственном хранении. При неоднократной отгрузке постав­щиком продукции, в значительной части поставленной партии не соответствующей по качеству и сортности условиям догово­ра, покупатель мог оплачивать продукцию при соблюдении порядка актирования проверки ее качества в течение шести ме­сяцев после отсылки извещения поставщику.

Узловым положением концепции В. П. Грибанова яв­лялся вывод об императивном установлении пределов при­менения оперативных мер путем определения условий, при наличии которых управомоченный вправе воспользоваться из­бранной мерой. Считая невозможным создание общего подхода к определению законных пределов ввиду их зависимости от вида договора и конкретных обстоятельств, правомерным условием, в частности, разрыва договора исследователь рас­сматривал одно или одно из нескольких, строго определенных законом, нарушений либо нарушение существенных условий договора. Следовательно, общие границы осуществления права на защиту односторонним волеизъявлением кредитора теоретически определены не были. Констатировалось только, что более узкие, чем по договорам, границы совершения воле­изъявлений при дозволенных законом односторонних сделках в частном праве не исключают свободы совершения, свободы определения содержания и свободы формы односторонней сделки.

В договорной и судебной практике современного перио­да вопрос о пределах применения конструкций защиты прав действительного кредитора по простому договорному обяза­тельству его действиями вызывает значительный интерес. По­этому необходимо прояснение теоретического видения этой проблемы при скорректированном в России понятии свободы договора и ее пределов в условиях современной цивилизации. Особую значимость в связи с этим представляет теоретиче­ское определение пределов осуществления кредитором всех разновидностей конструкций защиты прав односторонними юридическими действиями, а не только основанных на одно­сторонних сделках.

Анализ норм правовой системы РФ, иностранных ко­дексов и актов международной частноправовой унификации позволяет полагать, что неоспоримость применению любых конструкций защиты прав без участия суда/арбитража созда­ет обоснованность действий кредитора с точки зрения юриди­ческих фактов неисполнительности должника, предусмотрен­ных правовыми регуляторами отдельных конструкций.

Рассмотрим первый ограничитель применения защитных конструкций. В ГК России, в основном, восприняты междуна­родные стандарты существенных на то оснований реализации кредитором нормативных и договорных моделей внесудебной защиты прав. Такими основаниями, согласно действующей терминологии ГК РФ, являются юридические факты неиспол­нения, ненадлежащего исполнения, существенного наруше­ния или ожидаемого непредоставления исполнения договор­ных обязательств должником. После улучшения редакции п. 3 ст. 723 ГК РФ по сравнению с редакцией ч. 2 ст. 364 ГК РСФСР понятия «существенные и неустранимые отступления в рабо­те», «неустраненные в разумный срок отступления в работе» стали аналогом заимствованного из германского права поня­тия ст. 450 ГК РФ «существенное нарушение». По более точ­ной, в сравнении со ст. 328 ГК РФ, терминологии Модельных правил европейского частного права (далее - DCFR) кредитор вправе в одностороннем порядке прекратить договор до на­ступления срока исполнения договорного обязательства при предвидимом неисполнении, если такое неисполнение будет существенным (ст. III. - 3:504 DCFR). Термин для обозначения указанного юридического факта заимствован из ст. 25 Венской конвенции о договорах международной купли-продажи това­ров 1980 г. (далее - ВК).

В Принципах международных коммерческих договоров УНИДРУА 2010 (ст. 7.3.1(1)) и Принципах европейского до­говорного права (ст. 9:301(1)) словосочетание «существенное нарушение» было заменено на «существенное неисполнение». В DCFR восстановлен унифицированный термин ВК, это по­нятие определено также в более совершенной редакции. Ем­кое по содержанию, «не привязанное» к правовой системе отдельного государства, понятие «существенное нарушение» охватывает, в том числе, непредоставление должником в до­полнительный срок исполнения, которое бы соответствовало условиям договора. Таким образом, в более обширной по объ­ему разработке правил частного права проведено различие между просто нарушением и основополагающим нарушени­ем. Существенное и предвидимое существенное нарушение отнесены к юридическим фактам для правомерного разрыва договора односторонним волеизъявлением кредитора. По­добного разграничения юридических фактов для примене­ния процедуры приостановления встречного исполнения и сделки по отказу от встречного исполнения п. 2 ст. 328 ГК РФ не содержит. Поэтому можно констатировать неполную по­нятийную завершенность в ст. 328 ГК РФ конструкции одно­стороннего отказа от договора при ожидаемом непредостав­лении исполнения до юридического принципа предвидимого существенного нарушения, принятого в европейском научном сообществе. Отсюда видим необходимость консолидации в ГК РФ двух терминов: существенное нарушение и предвидимое существенное нарушение. В решении МКАС при ТПП РФ от 28 апреля 2010 г. по делу 207/2009 было справедливо указано, что ст. 71 ВК неприменима к случаям, когда товар частично поставлен продавцом, отсутствует факт предвидимого суще­ственного неисполнения, а покупатель товар не оплачивает, полагая, что продавец будущие поставки осуществлять не на-мерен.

Юридические факты в договорных моделях защиты прав кредитора вне суда конкретизируются с учетом правовой при­роды и цели договора в условиях и оговорках договорного тек­ста. Для применения, в частности, договорной конструкции одностороннего отказа арендодателя от договора аренды, за­ключенного на определенный срок и связанного с осуществле­нием сторонами предпринимательской деятельности, суд по­считал достаточным указание в соглашении сторон только на возможность одностороннего отказа от договора без конкре­тизации необходимых юридических фактов (Постановление Президиума ВАС РФ от 09 сентября 2008 г. № 5782/08). Но дан­ный подход, по нашему мнению, способен четко определить пределы защиты прав кредитора только по обязательствам из поименованных договоров. Например, когда нормы ст. 619 ГК РФ, включающие перечень юридических фактов существенно­го нарушения обязательств арендатором для судебного рас­торжения договора по иску арендодателя, могут быть по ана­логии расценены также пределом применения номинально согласованной сторонами в общих выражениях конструкции одностороннего отказа от договора без какого-либо усиления юридических фактов в ее структуре.

Иная ситуация складывается, если речь идет о свободе применения такой конструкции, как односторонняя сделка по отказу от смешанного договора с взаимно обусловленными и взаимосвязанными обязательствами. Тогда конструкция отка­за рационально соотносится с предусмотренными законом и/ или смешанным договором юридическими фактами для од­ностороннего отказа от входящих в него отдельных поимено­ванных договоров. К такому выводу пришел Президиум ВАС РФ в Постановлении от 28 мая 2013 г. № 17481/12. Принимая во внимание смешанный характер договора, неразрывность возникших между сторонами обязательств по управлению и пользованию имуществом, предусмотренные ст. 1024 ГК РФ специальные основания для прекращения отношений толь­ко по доверительному управлению не могли являться осно­ванием для отказа в одностороннем порядке от смешанного договора в целом из-за отсутствия в законе и договоре аналогичных оснований прекращения остальных (по пользованию имуществом) обязательств по данному договору. При заклю­чении двух договоров раздельно с юридической точки зрения смешанным не рассматривается договор, где поставка тепло­энергии не является условием договора аренды. И поскольку «договор о поставке заключен в развитие договора аренды, ненадлежащее исполнение обязательств по поставке не могло служить основанием для расторжения договора аренды» (По­становление Президиума ВАС РФ от 06.05. 1997 № 5881/96).

Теоретические выводы о наличии в структуре целевой конструкции отправных элементов в виде возможности со­вершения четырех разновидностей односторонних действий и подсистемы из юридических фактов, условий и оговорок по­зволяют перейти на новый уровень исследования нормативно­договорных пределов их применения кредитором.

Вторым в российской правовой системе ограничителем применения конструкций внесудебной защиты прав является установленная правовыми регуляторами логическая после­довательность совершения кредитором структурировано со­пряженных в защитной модели односторонних юридических действий кредитора. В статьях 39, 49, 64, 82 ВК говорится о слу­чаях утраты стороной права ссылаться на несоответствие това­ра договору международной купли-продажи, заявлять о рас­торжении договора, если первоначально не дается извещение, содержащее данные о характере несоответствия, в разумный срок после того, как оно было или должно было быть обнару­жено покупателем. Несоблюдение покупателем требований ст. 483 ГК РФ о направлении извещения о несоответствии то­вара договору во внутреннем обороте свидетельствует о при­емке товара и согласии с поставленным товаром (Определение ВАС РФ от 07 ноября 2007 г. № 13808/07 по делу № А72-9591/06- 24/82). Можно сделать вывод, что впервые введенному в ст. 483 ГК РФ акту извещения продавца о юридическом факте несо­ответствия исполнения придано значение первоочередного среди иных отправных элементов конструкции.

Третьим в правовой системе РФ ограничителем приме­нения нормативных и договорных конструкций внесудебной защиты прав кредитора является неформализованная форма отправленных или переданных должнику современными сред­ствами связи сообщений (возражений) в разумный срок для вступления в силу защитного одностороннего волеизъявления кредитора. В сообщениях содержатся указания на избранный способ реализации секундарного правомочия кредитора: установление дополнительного (крайнего) срока поставки; от­каз от договора; отказ получать товар; отказ от дачи согласия на досрочную поставку; редукция цены принятого с недостат­ками товара; приостановление контрисполнения; отказ от по­вторной поставки при случайной утрате товара на риске по­купателя; соразмерное удержание имущества неисправного должника; зачет определенных по договорной методике их исчисления сумм неустоек, убытков; кумуляция кредитором своих защитных действий; отказ в предоставлении должнику возможности исправления исполнения; передача права тре­бования другому кредитору; истребование от должника заве­рения о гарантиях исполнении и др.

При заявлении должника об отказе исполнять обязатель­ство в дополнительный срок, по мнению Высшего земельного суда Гамбурга, от кредитора не требуется четкого заявления о расторжении договора. Его можно не делать, если абсолютно ясно, что продавец не исполнит своего обязательства до мо­мента закупки приобретаемого взамен товара. Настаивать в таком случае на отправлении заявления об отказе от договора, считает зарубежный суд, противоречило бы принципу добросовестности. Российский ГК, так же как и ВК, не имеют для подобных ситуаций специальной нормы. Следовательно, на­правление кредитором заявления о применении конструкции одностороннего отказа от договора, урегулированного норма­ми ВК или ГК РФ, обязательно.

Если заявление в отношении просрочки в поставке было сделано далеко за пределами разумного срока после того как покупатель узнал, что поставка осуществлена (п. 2а ст. 49 ВК), он считается устранившим право на расторжение договора в отношении товара, поставленного с просрочкой Если креди­тор дает извещение должнику после неисполнения обязатель­ства (ст. 39(1) ВК) или потому, что такое неисполнение ожида­ется (ст. 71(3) ВК) в разумный срок и извещение надлежащим образом отправлено, то задержка или неточность в передаче извещения должнику не предотвращает от должного резуль­тата (ст. 27 ВК). Извещение вступит в силу с того момента, как оно будет доставлено согласно стандартным обстоятельствам. По более жесткой норме ст. 450.1 ГК РФ договор прекращает­ся с момента получения должником уведомления об односто­роннем отказе кредитора от договора.

М. Г. Розенберг указывал, что нормы российского законодатель­ства, регулирующего отношения по договорам купли-продажи и поставки, не содержат жестких, аналогичных конвенционным, правил об утрате права на заявление об одностороннем отказе от договора покупателем, если оно не сделано в разумный срок после того, как он узнал, что просрочивший поставку продавец все же поставил товар, и продавцом - если покупатель, хотя и с нару­шением условий договора, уплатил цену. Так как положения ст. 49(2) и ст. 64(2) ВК устанавливают на эти отдельные случаи изъятия из правомочия кредитора на разрыв договорных отношений, при формулировании условий внешнеторговых договоров в структуре защитной конструкции следует юридически выверено определять оговорки о применимом праве, включающие подчинение от­ношений сторон нормам ВК. В ст. 450.1 (п.5) ГК РФ установлено неопределенно сформулированное изъятие применения кон­струкций одностороннего отказа от договора после принятия кре­дитором предложенного должником исполнения обязательства без конкретизации объема принятого предоставления (в целом, в части, партии).

Норма ст. 205(1) Кодекса европейского договорного права (Гандольфи) содержит два ограничения для одностороннего отказа от договора, которых нет в ВК, ГК РФ и других актах международной частноправовой унификации. В 30 дней опре­делен срок со дня покупки вещи для заявления о любых несо­ответствиях купленной вещи той информации о ней, которая была предоставлена продавцом. Второе категорическое тре­бование - «вещь не должна нести на себе следы ее употребле­ния», чтобы товары «не были в употреблении (эксплуатации) ином (иной), чем минимально необходимое (необходимая) для выявления обнаруженного несоответствия».

Таким образом, выделенная нами в российской право­вой системе совокупность ограничителей (юридический факт в основании применения конструкции, информационная обязанность кредитора по заблаговременному оповещению неисправного должника об избранном способе реализации секундарного правомочия, логическая последовательность и разумный срок защитных деловых волеизъявлений кре­дитора) теоретически определяет нормативно-договорные пределы применения конструкций защиты прав кредитора его самоисполнимыми юридическими действиями. При на­личии договорных ограничителей для моделей защиты прав кредитору следует принимать во внимание возможность их истолкования против самого кредитора по правилам contra proferentem.

Осмысление имеющих общую юридическую природу норм и их трактовка при юридической самозащите в юриди­ческой литературе ранее не производились. Считается, что при защите прав управомоченная по закону или договору сторона должна «действовать в пределах, предусмотренных законом или договором, а при их отсутствии - разумно и добросовестно. Высший арбитражный суд РФ подчеркнул, что при реализации предусмотренного кредитным договором права в одностороннем порядке изменять условия кредитова­ния банк должен действовать исходя из принципов разумности и добросовестности Требование добросо­вестности Федеральным законом от 30 декабря 2012 г. № 302-ФЗ за­креплено п. 3 ст. 1 ГК РФ в качестве одного из основных начал гражданского законодательства. Добросовестность участников правоотношений презюмируется и при защите гражданских прав. В решении МКАС при ТПП РФ от 02 июня 2005 г. по делу № 131/2004 прямо указано на «приоритет принципа добросовестно­сти в отношении национального законодательства».

Принцип доброй воли в любой правовой системе тесно связан с намерениями сторон и интересами участников рынка. Ссылку на соблюдение коммерсантом не только фактической честности (субъективное понимание добросовестности в деловом обороте), но и разумных коммерческих стандартов в предпри­нимательской деятельности (объективное понимание добросо­вестности) содержит норма ст. 2-103 Единообразного торгового кодекса США. Еще более строгий стандарт содержит ст. 11 Книги 3 ГК Нидерландов: небрежность является признаком недобросо­вестности. Концепция «Treu und Glauben» - более известная из сложившихся за последние сто лет концепций понимания до­брой воли, основана на § 242 ГУГ. Она широко применяется в гер­манской судебной практике для определения добросовестности исполнения обязательств должником в соответствии с обычаями оборота, но не при оценке направленности защитных без участия суда действий кредитора.

В английском праве действие считается совершенным добросовестно, если оно является честным (ст. 61(3) Акта о ку­пле-продаже Великобритании 1979 г.). В доктрине этой страны принцип доброй воли в целом представляется как множество окружностей, концентрически расположенных вокруг основ­ного морального понятия честности - минимального стандарта поведения по закону для всех договаривающихся сторон. Кар­тина концентрических кругов от центральной точки опреде­ляет различные стандарты добросовестности. С центральной точки различные проявления доброй воли распространяются вширь, чем далее от центра, тем больший круг обязанностей возлагается на договаривающиеся стороны.

Среди изложенных в отечественной научной литературе определений принципа добросовестности заслуживает под­держки основанная на практике российских судов позиция, согласно которой добросовестность предполагает отсутствие при защите прав излишних обременений для другой стороны договора. А не наоборот, как в следующем случае. Внесение должником причитающейся с него суммы в депозит нотари­уса вместо перечисления денег на банковский счет кредитора (когда должник не располагал доказательствами уклонения кредитора от принятия исполнения) Президиум Высшего арбитражного суда РФ посчитал безнравственным депониро­ванием, которое не может приводить к прекращению обязан­ности должника Разделяем точку зрения о необходимости формализации российской наукой понятия добросовестности и для такой обозначенной в законе сферы его действия, как за­щита прав.

Отсюда предлагаем следующие, имеющие научный и практический интерес, содержательные уточнения принципа добросовестности действий кредитора при защите своих прав самостоятельными юридическими действиями.

1. При реализации конструкций защиты прав, проистека­ющих из секундарных правомочий, волевые интенции креди­тора ограничены небольшим или малозначительным характе­ром неисполнения должником договорного обязательства, так как он не противоречит добросовестности («exception non ad- impleti contractus», «inadimplenti non est adimplendum») (ст. V.
2. 4 Принципов Trans-Lex). Если отклонение от условий дого­вора будет незначительным, он будет считаться исполненным согласно правовому принципу «de minilis non curat lex» (закон не заботится о мелочах). Исполнение строгого обязательства с микроскопическим отклонением от его условий не составляет нарушения договора.
3. Намерение кредитора применить закрепленную в до­говорном тексте по его предложению конструкцию внесудеб­ной защиты, допускающую более одного варианта ее интер­претации, исходя из толкования договорного условия против предложившей его стороны, противоречит принципу добро­совестности. В комментарии к ст. 1. - 1:103 DCFR применение принципа добросовестности и честной деловой практики рас­сматривается «способом предотвращения действий стороны, на чьи заявления и поведение другая сторона действует раз­умно, основываясь на последовательной позиции».
   
   
   
4. В письменном извещении, адресованном кредитором должнику, о юридическом факте в рамках договора по смыс­лу присутствует требование действовать добросовестно. По­этому если извещение дается с осознанием его ложности, оно не имеет силы. Интересную составляющую добросовестности применения конструкций внесудебной защиты можно выве­сти из следующего примера судебной практики. Фрахтовый контракт предусматривал, что исходящий от капитана судна «нотис о готовности» получить на борт груз будет в случае за­держки временем уведомления, от которого начинается отсчет срока для предъявления судовладельцем требования в части демереджа. Суд счел, что в ситуации доказанности того фак­та, что «нотис о готовности» был дан капитаном или старшим офицером судна с сознанием того, что он был ложным (когда можно было говорить об их осведомленности о неготовности судна к погрузке), отсчет срока для расчета демереджа с ука­занного момента был не имеющим силы (Colbelfret N. V.v. Cyl- clades Shipping Co Ltd (The Linardos) [1994] 1 Lloyd's Rep. 28)».
   
   

1. Указывая в судебных актах (прецедентах) конкретные случаи недобросовестного поведения в отдельных ситуациях, суды формируют объективную составляющую принципа до­бросовестности для различных групп казусов. Согласно пози­ции Высшего суда Австрии в рамках ст. 40 ВК, когда не только доказан грубый дефект в исполнении договорного обязатель­ства (поставка облученной ионизирующим излучением па­прики), но и для покупателя существуют неприемлемые труд­ности доказывания в этом вины продавца, возможен переход бремени доказывания своей добросовестности к должнику (продавцу).
   
   
   

Принцип разумности в самой общей форме определя­ется как целесообразность и логичность при осуществлении гражданских прав (Постановление Президиума ВАС РФ от 24 сентября 2013 № 4593/13). Дискурсивная теория права ут­верждает, что разумность (рациональность) существует между обоснованностью, с одной стороны, и произвольностью - с другой. Хотя понятия рациональности и разумности не совпа­дают.

По нашему мнению, принципу разумности при внесудеб­ной защите прав отвечают: а) заблаговременное оповещение должника о факте применения односторонних юридических действий и б) соизмерение кредитором ограничений во вре­мени их осуществления и рисков опровержения в суде долж­ником, исходя из должникового понимания защитных дей­ствий разумными, когда бы он являлся кредитором.

Пределы применения защитных конструкций без участия, помощи, поддержки суда, арбитража, третьих лиц, содействия должника в отношениях между коммерсантами устанавливает также принцип осмотрительности. Действия стороны договора, ссылающейся на собственную неосмотрительность в доказатель­ство нарушения его права, не могут быть признаны отвечающи­ми принципу добросовестности (постановление Президиума ВАС РФ от 31 марта 2009 г. № 17412/08). Предусмотрительность в применении защитных действий кредитора закладывается сторонами еще на уровне правовой самопомощи при форму­лировании договорных конструкций защиты. От опрометчи­вости действий коммерсанта относительно отсутствия в тексте будущего договора возможных алгоритмов внесудебной защиты прав предупреждает его правовой консультант в правовом за­ключении по полученному от контрагента проекту (проформе) договора. Заметим, что в п. 5 Постановления Пленума ВАС РФ от 14 марта 2014 г. № 17 «Об отдельных вопросах, связанных с до­говором выкупного лизинга» нарушением стандарта поведения осмотрительного и разумного коммерсанта рассматривается (трудно относимое к тому или иному из указанных оценочных понятий) содействие увеличению размера убытков и непринятие разумных мер к их уменьшению. Размер одностороннего умень­шения вознаграждения подрядчику должен осуществляться за­казчиком с оглядкой на возможность его определения в случае оспаривания посредством независимой оценки (§ 638(3) ГУГ).

Согласно комментарию к ст. 1У.В.-4:102 DCFR арендатор (креди­тор) вправе сократить арендную плату пропорционально пери­оду доступности использования арендуемой вещи, уменьшению или отсутствию ее соответствия условиям договора. Ценовая редукция осуществляется в установленной ст. 50 ВК пропорции.

В заключение отметим, что пределы применения кон­струкций защиты кредитором его прав в договорных обяза­тельствах делового оборота самостоятельными юридическими действиями предопределены самой системно сорганизован­ной структурой конструкций, а также не опирающимися на универсальные критерии нормы права оценочными поведен­ческими понятиями добросовестности, разумности и осмо­трительности.ва. 4-е изд., перераб. М.: Инфотропик Медиа, 2015.

Гражданское право