Правосудие и речевая деятельность
 |
ЯЗЫК И ПРАВО Климович О. В. В статье рассматривается лингвистический аспект изучения правосудия, связь уголовноправового института наказания с технологией доказывания, право раскрывается как лингвопсихическое и лингвориторическое явление. Судебная речь представлена одним из тех трех родов публичной речи, на которых строится общественный уклад. Состязательное судоговорение представляет собой диалог, предметом которого является определение действенности запрета. |
Природа уголовного правосудия неоднозначно понимается в науке. Это закономерно, так как правосудие можно изучать с разных сторон. Рассмотрим лингвистический аспект этого явления.
Судоговорение по уголовным делам, посредством которого определяется круг лиц, подлежащих наказанию, связано с общим устройством речедеятельности в обществе. Очевидно, феномен уголовного наказания и судебный дискурс участвуют в обеспечении существования и воспроизводства человека и укоренены в структурах коллективного бессознательного нации.
Считается, что уголовно-правовой институт наказания составляет неразрывное единство с технологией доказывания, т.е. производством правильного знания о преступлении и преступнике; зависит от изменений форм уголовного судопроизводства. Средства доказывания, круг субъектов доказывания и стандарты истины, входящие в технологию доказывания и задействующие весь корпус знания данной эпохи, формируют диспозитив доказывания. Последний же составляет дискурсивное единство с целями уголовного права, провозглашаемыми в тексте закона и проводимыми на практики официальными органами.
Именно от своего рода устройства доказывания зависит способ производства оснований для назначения наказания лицам, которые признаются виновными. Таких способов может быть несколько. Любая технология доказывания складывается в определенной дискурсивной формации. Уголовно-процессуальная форма позволяет производить дискурсивное знание, в котором объединены единым смыслом представления о преступлении - преступнике - наказании. Готовность людей к выработке указанных представлений укоренена в языковом опыте, воплощенном в той или иной эпистеме - способе инстинствования в данной эпохе. Опытные судебные деятели иногда признавали это. Приведем слова Прокурора Союза ССР А. Я. Вышинского, сказанные им в одной из обвинительных речей: «Для того, чтобы отличить правду от лжи на суде, достаточно, конечно, судейского опыта, и каждый судья, каждый прокурор и защитник, которые провели не один десяток процессов, знают, когда обвиняемый говорит правду и когда он уходит от этой правды в каких бы то ни было целях». Из содержания ст. 6 УПК РФ вытекает, что уголовное судопроизводство имеет одним из своих назначений назначение наказания. Очевидно, что ценность для общества представляет правильное применение уголовного закона, т.е. такое, которое воспринимается как правильное. Демонстрируя связь между преступлением и наказанием через справедливость, законность, уголовный процесс связывает преступление и наказание отношениями знания и истины, доказывая тем обоснованность приговора о виновности обвиняемого и назначении ему наказания. Поэтому-то феномен наказания зависит от способа производства в уголовном суде правильного знания - знания, освещенного светом истины, справедливости.
Понимание глобальным образом предопределено строем языка. Разум - это язык. Вместе с тем у индивида, должно быть, существует досознательная установка, система психических, биологических ожиданий относительно того, как понимать сказанное. Ряд лингвистических моделей, совокупность речевых навыков, выражающих опыт понимания реальности в ходе речедеятельности, в том числе в сфере судебной ораторики - это «языковый опыт», составляющий основу не только мышления судьи (присяжного), но восприятия речи Другого. Очевидно, именно эти лингвистические схемы, трафареты, заложенные в психике людей, определяют действительность системы социальных норм, в том числе уголовно-правовых запретов, и действенность судебного производства оснований для уголовного наказания. Часть этих моделей осознается рационально в виде презумпций - правовых и не имеющих легальной формы - фактических. Но часть их, отвечающих за биологические, психоэмотивные ожидания слушателей, прямо не осознается, так как находится в глубине подсознания.
Общество немыслимо вне власти и принуждения. Власть - неотъемлемый атрибут общества, поскольку иным образом невозможно удерживать социальную структуру от распада. «Всякая структурность насильственна».
Привилегия судебной власти - утверждать судебную истину. М. Фуко показал, что та или иная форма правосудия всегда имеет дело с познанием «фундаментальным образом заинтересованным, осуществляющимся как событие воли и вызывающим - через фальсификацию - эффект истины». Та или иная модель судебной истины может проявляться в практике судебной клятвы, начиная от «клятвы-вызова» до клятвы свидетеля; практике пытки; практике раскаяния (исповеди); практике договора-сделки; естественно-научной, риторической и пр. Однако правосудие всегда соотносится с таким знанием, «когда истина устанавливается как нечто, что можно увидеть, констатировать, измерить, что подчиняется законам, аналогичным тем, которые управляют мировым порядком, и обнаружение чего само по себе несет очистительную силу». Судебное знание вписано в некий общий интеллектуальный пейзаж, дискурсивную формацию.
Верно, что уголовное судопроизводство как реальное правовое, а не формально-догматическое юридическое явление следует рассматривать в категориях власти и реальных техник власти.
То же самое следует сказать и о наказании. Добавим к этому и то, что основу социальности составляют отношения власти и принуждения, закрепляющиеся в ходе речевого обмена. Именно поэтому так важен языковой аспект проявления власти и истины в уголовном судопроизводстве и наказании.
Любая система распадается под воздействием энтропии. В любой системе энтропия нарастает. Порядок ежеминутно опровергается противозаконностями. Причина же антисоциальной энтропии - это борьба всех против всех. Ж. Бодрийяр отмечает, что страх перед насильственностью структуры «грозит подорвать соотнесенность индивида с обществом». В психике человека кроется угроза для социума. В ней заложен механизм социального (само)разрушения.
Согласно концепции З. Фрейда человеческая психика неустойчива, внутренне разорвана, лишена цельности и выглядит - как сфера сложного и противоречивого взаимодействия трех составляющих «Я - Сверх Я - Оно» (эго - суперэго - ид). В интерпретации Ж. Лакана, переформулировавшего фрейдовские понятия в языковом аспекте, тема о расщепленности человеческой психики выражена в «инстанциях» Воображаемого, Реального и Символического. Воображаемое - это тот комплекс иллюзорных представлений, который человек создает сам о себе и который играет важную роль его психической защиты или, вернее, самозащиты. Символическое - это система социальных и культурных норм и представлений, которые индивид усваивает, в основном, бессознательно, чтобы иметь возможность нормально существовать в данном ему обществе. Реальное - это совокупность биологически порождаемых и психически сублимируемых потребностей и импульсов, которые не даны сознанию индивида в сколько-нибудь доступной для него рациональной форме. Биопсихическая конституция человека такова, что он прежде всего стремится к удовлетворению требований, порождаемых инстинктами. Однако существование в сообществе себе подобных делает необходимым ограничение инстинктивных импульсов человека посредством введения запретов. Запреты усваиваются человеком рациональным путем, но также на подсознательном уровне, под влиянием языкового общения в виде различного рода комплексов (например, «эдипов комплекс»).
Поэтому «подлинная» реальность права заключается в коллективном бессознательном нации. В подоснове действительности УК РФ лежит заложенная в психике народа готовность соблюдать определенную систему запретов. Этот психический механизм блокировки асоциальных желаний имеет языковую подкладку. Право является лингвопсихическим явлением. Психическая реальность права укоренена в его знаковой (текстовой) инстанции. В ходе интерпретации текста закона выявляется его значимость как психического явления императивно-атрибутивного характера. Таким образом, «право» состоит в актуализированном речью смысле текста закона и сопровождающих его психических эмоциях и переживаниях. Психический феномен права возникает из восприятия речи другого. Поэтому подтверждение значимости запрета и наказания для аудитории происходит в процессе перевода текста уголовного закона в контексте речевой коммуникации (диалога, борьбы интерпретаций) по данному уголовному делу. «Объективные» основания наказания находятся в тексте, «рассказанном» сторонами (преимущественно во время судебного следствия), который предположительно имеет отношение с реальной действительностью.
З. Фрейд в наказании видел снятие напряжения, вызываемого естественным желанием людей следовать примеру нарушения запрета. Он писал: «Если бы другие не наказывали за преступление, то они должны были бы открыть в самих себе то же желание, что и у преступников». И далее замечает, что коллектив должен добиваться солидарного осуществления наказания. «Нам нетрудно объяснить себе механизм этой солидарности. Здесь играет роль страх перед заразительным примером, перед искушением подражания, т.е. перед способностью табу к заразе. Если кому-нибудь удалось удовлетворить вытесненное желание, то у всех других членов общества должно зашевелиться такое же желание; чтобы одолеть это искушение, тот, кому завидуют, должен быть лишен плодов своей дерзости, и наказание дает нередко возможность тем, кто его выполняет, сделать со своей стороны тот же греховный поступок под видом исправления вины. В этом состоит одно из основных положений человеческого уложения о наказаниях, и оно восходит из предположения, безусловно, верного, что сходные запрещенные душевные движения имеются как у преступника, так и у мстящего общества.
Человек - это говорящее животное. Говорящее - значит юридическое. Применение педагогики наказания характерно именно для существ, наделенных логосом. Можно предположить, что уголовное судопроизводство - это в некотором роде либидиальный аппарат, посредством которого происходит психотерапия коллективного бессознательного, основанная на речи. В судебном дискурсе проговариваются те фобии, асоциальные влечения, которые существуют как в массовой психике, так и в индивидуальной; и которые грозят превратиться в неуправляемую разрушительную силу.
В обществе протекают разнообразные динамические процессы, связанные с усложнением его организации. Человек, как мыслящее существо, может сознательно воздействовать на эти процессы по средствам публичной речи.
В целом можно признать верным мнение Аристотеля, что общество имеет речевую организацию. Общества различаются в зависимости от того, как в них организована речь. Государственно-правовое устройство производно от устройства речедеятельности. Поэтому успех того или иного общества и государства зависит от того, в каких формах организована речь и сколько таких форм применяется.
Судебная речь является одним из тех трех родов публичной речи, на которых строится общественный уклад. Состязательное судоговорение представляет собой диалог, предметом которого является определение действенности запрета применительно к данному случаю. Это симметричная речь, в которой последовательно проявляется пафос управления. Преобладание в судебной речи пафоса управления является стабилизирующим общественным фактором. Важно, однако, чтобы пафос управления не превращался в свою противоположность - асимметричную речь - односторонний монолог субъекта власти. Также должен присутствовать в судебной речи очевидно и пафос стилеобразования. Ибо без критики невозможно динамичное поновление смыслов текста закона. В этом состоит преимущество так называемой «прецедентной системы права». Отсюда вывод о необходимости такого устройства уголовного судопроизводства, в котором превалировала бы устная речь в форме диалога сторон, доступного универсальной аудитории страны. Судебная речь должна постоянно работать над текстом закона, актуализируя реальность права в коллективной психике народа.
Уголовное судопроизводство (судоговорение по уголовным делам) является одной из разновидностей публичной судебной речи. В сфере уголовного правосудия из первоначального устного судоговорения (основанного на молве) развилось несколько речевых жанров. Несмотря на усложнение системы публичной речи, назначение судоговорения остается прежним. Это вид ритуализированной речевой деятельности, в которой проговаривается насилие, необходимое для поддержания социального порядка, и в которой происходит разрядка агрессивной социальной энергии. П. Рикер пишет по этому поводу: «Можно сказать, что процесс - это правовая переработка насилия посредством перенесения насилия в пространство слова и речи».
Нельзя не видеть, что институт уголовного правосудия обслуживает массу потребностей, не всегда осознаваемых рационально, но исподволь формирующих поведение людей. В основе их лежат и биологические факторы, помимо экономических, социальных, политических, культурных и прочих, служащих непосредственным предметом разговора.
