Иванников И. В., Чернов И. В., Шевченко С. В.

Целью нашего исследования является определение роли языкового фактора в возникновении и в решении миграцион­ной проблемы (если, конечно, иммиграция должна рассматри­ваться как проблема, а не как «конкурентное преимущество» для национальной экономики). Использование чужеземных языков внутри нашего государства (при непонимании нашего языка) часто становится источником отчуждения, неприятия и даже социального конфликта. Недостаточное владение ино­странцами государственным языком страны пребывания, пре­вращение ими русского языка в некое подобие «волапюка» так­же вызывает насмешку и неприязнь у носителей языка. Слово «волапюк» («образованное» из английского world - «мир» в русском родительном падеже и to speak - «говорить») является названием искусственного международного язык, возникшего раньше эсперанто, но не получившего широкого распростра­нения. В переносном смысле оно означает «набор непонятных слов, тарабарщину». Любое взаимодействие между собой раз­личных языковых сообществ является сферой изучения линг­вополитологии. Более того, лингвополитология (как отрасль политологии) занимается изучением влияния языкового фак­тора на все социальные и политические процессы, происхо­дящие в любом обществе. Термином «лингвополитика» обо­значаются сами эти лингвополитические процессы, как те, что возникают естественно («по природе социума»), так и те, что вызываются целенаправленно (искусственно) и служат определённым политическим целям. Лингвополитику не следует смешивать с языко­вой (или лингвистической) политикой. Под языковой политикой понимается це­ленаправленное воздействие государства на сам язык или на его функции в обществе. Поэтому языковая политика является не более чем одним из объектов изучения линг­вополитологии и частным случаем лингвополитики.

Очевидно, что языковой фактор оказывает важное влияние как на направление миграционных потоков, так и на интеграцию мигрантов в общество страны-реципи­ента. Данная статья посвящена лингвополитике миграции на примере ряда стран Европейского Союза и СНГ.

1. Социально-экономические императивы Разумеется, любое социальное исследование должно опираться не на эмоциональное восприятие проблемы, но на факты, которые, с большей или меньшей степенью точности, отражены в статистических данных. Именно статистика часто может помочь найти причины тех или иных социальных про­цессов.

Экономические причины трудовой миграции достаточно очевидны. Мигранты нужны любой развивающейся экономи­ке в том случае, если население данной страны уменьшается по естественным демографическим причинам, т.е. смертность превышает рождаемость. До недавнего времени население России неуклонно сокращалось. Можно проследить следую­щую динамику: в 1990 г. население России (РСФСР) составляло 147    665 081 человек, в 2000 г. — 146 890 128 человек, в 2010 г. — 142 856 536 человек. На 1 января 2014 г. население России воз­росло до 143 666 932 человек, а за 2014 год увеличилось (в связи с присоединением новых субъектов федерации) до 146 267 288 (на 2 600 357 человек). На 1 января 2016 г. цифра достигла 146 544 710. Таким образом, прирост населения за 2015 г. составил 0,19%, т. е. 277 422 человека. Причём, увеличение это произо­шло почти целиком за счёт миграции (95,5% от общего при­роста населения). На 1 января 2017 (предварительная оценка) в Российской Федерации проживает 146 838 993 человек. Есте­ственный прирост населения в 2016 г. также произошёл за счёт миграционных потоков (естественный прирост - 5343, общий —   259,6 тысяч человек).

В экономически развитых западных странах мы наблю­даем схожие процессы. Так, например, население Франции составляло в 1990 г. — 57 млн. человек (из них 4,2 млн имми­грантов), в 2000 г. — 59 млн., в 2009 — 62 млн. На конец 2014 г.

-      66 млн. На начало 2011 г. во Франции проживало 3,8 млн. им­мигрантов (не граждан) и ещё 2,8 млн «бывших иностранцев», принявших французское гражданство. В общей сложности собственно иммигрантами были 5,3 млн. человек. Ещё 6,5 млн. являлось потомками мигрантов в первом поколении (вместе - 11,8 млн. человек, т.е. около 19% от всего населения Франции). В Германии мы видим схожую динамику: на 2011 г. население страны составляло более 80 млн. человек, около 16,5 млн. из них (на 2013 г.) являлось мигрантами и их потомками. Чистый прирост населения за счёт мигрантов в Германии составил с 1991 по 2013 — 5,4 млн. человек. Этот процесс характерен не только для экономически развитых стран Евразии. Для срав­нения, население США составляло на апрель 2015 — 326 млн. человек. С 2000 до 2010 оно увеличилось примерно на 10%, прежде всего, за счёт миграции.

Таким образом, население России, составлявшее почти 148    млн. в 1990 г. сократилось к 2010 г. до 143 млн. За 20 лет Россия потеряла 5 миллионов населения (примерно 250 тысяч в год). То есть, только для поддержания своего трудового рын­ка (даже в период стагнации) российская экономика должна была заполнить образовавшийся многомиллионный вакуум. Эти демографические потери могут восполняться исключи­тельно миграционными приобретениями. В случае же эконо­мического роста (что неизбежно) возникнет ещё большая по­требность в новых миллионах рабочих рук. Чем быстрее идёт экономический рост — тем выше потребность даже в малоква­лифицированных кадрах, и растущей экономике требуются всё новые и новые миллионы «гастарбайтеров». Сам немецкий термин «гастарбайтер» приобрёл широкую популярность в 60-е - 70-е. гг. ХХ в., когда немецкое правительство поощряло приток в страну иностранных (прежде всего турецких) рабо­чих. В этом отношении Россия отчасти повторяет путь Запада. Для экономического роста нашей стране необходимы техноло­гии и инвестиции с Запада (в широком его понимании) и тру­довые ресурсы, готовые работать за незначительную зарпла­ту, с Востока. Для стран Европы (главные страны-реципиенты мигрантов), впрочем, действуют те же самые экономические законы. Вероятно, канцлер Германии Ангела Меркель с чисто экономической точки зрения поступает рационально, приняв более 1 млн. новых мигрантов только в 2016 г. Разумеется, это сделано не только из соображений гуманности и благотвори­тельности. Очевидно, что немецкое руководство отдаёт себе отчёт в том, что подавляющее большинство вновь прибывших является не столько политическими беженцами, сколько тру­довыми (или шире «социально-экономическими») мигран­тами. Тем не менее, Германию это не пугает. Ведь, очевидно, что европейская экономика во многих отраслях уже не может выдержать конкуренцию с Китаем, огромным резервуаром дешёвой рабочей силы. По мере социально-экономического развития Китая эта конкуренция будет затрагивать и более высокотехнологичные производства, оставшиеся монополией Запада. Выходом для Европы могло бы стать «удешевление» своей рабочей силы, или, по крайней мере, высвобождение квалифицированных рабочих исключительно для высокотех­нологических производств, с передачей низкоквалифициро­ванной работы гастарбайтерам за минимум зарплаты. Кроме того, возможно, что А. Меркель создаёт необходимый трудо­вой резерв, в ожидании будущего роста немецкой экономи­ки. Предполагается, что в ожидании экономического бума мигранты успеют выучить язык и отчасти интегрироваться и «акклиматизироваться» (лучший термин, чем «ассимилиро­ваться») в немецком обществе.

Откуда направляются основные миграционные потоки в страны-реципиенты? Во многом, маршруты трудовой ми­грации определены исторически. Прежде всего, стремясь к улучшению своего экономического положения, в сраны-метрополии едут жители их бывших колоний. Психологически это легко объяснимо - люди знают, куда они едут и в какой-то степени владеют языком страны-реципиента. Разумеется, при любом виде трудовой деятельности рабочая сила должна гово­рить на языке страны-реципиента. Таким образом, направле­ния миграционных потоков в значительной степени задаются лингвистическим фактором. Так, подавляющая часть имми­грантов едет в Россию из менее экономически развитых стран СНГ (Узбекистан, Таджикистан, Украина и т.д.) Значительная часть мигрантов прибывает во Францию из бывших африкан­ских колоний этой страны (арабские государства Магриба, франкоязычные страны Африки южнее Сахары). Из других стран Европейского Союза значительный поток мигрантов во Францию наблюдается из родственных по языку «романских» стран, где изучение французского широко распространено в системе местного среднего образования (Португалия, Ис­пания, Италия, Румыния). В Великобританию также активно едут граждане «Британского» Содружества, но не только они. Английский становится широко распространённым междуна­родным языком, который учат во всех странах мира. Поэтому не удивительно, что среди мигрантов присутствуют жители не только традиционно «англофонных» стран, но и граждане государств, исторически не имевшие тесной связи с Англией (например, поляки). Мигранты, направлявшиеся в Германию в 80-е - 90-е гг. ХХ в. из стран СНГ (более 2 миллионов человек) и Восточной Европы в какой-то степени владели немецким языком (или учили его у себя на родине). Остальным мигрантам приходилось изучать немецкий язык на месте (турки и др.). Как известно, распространение немецкого языка в мире за пределами Европы невелико (уже после Первой мировой войны немцы лишились всех своих колоний, не оставив в них заметного лингвистического следа), но в социальном и эко­номическом плане Германия настолько привлекательна как страна-реципиент, что языковые трудности иммигрантов не пугают.

Экономические причины заинтересованности стран- реципиентов в иммиграции очевидны. Иммигранты необ­ходимы любой европейской экономике. В экономическом плане трудовая миграция является значимым фактором для дальнейшего успешного социально-экономического разви­тия. Эта миграция вызвана естественными причинами и про­тиводействие ей часто не имеет экономического обоснования. Но экономика, хотя и может подчинить себе политику, но не властна над языком и культурой. Даже с точки зрения орто­доксальных марксистов язык не является простой «надстрой­кой» над экономическим базисом. Связи языка и экономики гораздо сложнее. Экономический и языковой фактор часто действуют в разных направлениях. Так, например, решая эко­номические задачи, мы одновременно создаём социальные (лингвополитические) проблемы внутри нашего общества. Чисто экономический подход предполагает, что, так как для работы необходим язык, то трудовые мигранты или уже вла­деют им в достаточной степени, или же по необходимости бы­стро выучат его на месте. Далее последует неизбежная социа­лизация детей мигрантов в школе, интеграция и, в конечном итоге, ассимиляция. Таким образом, бывшие иммигранты не­избежно вольются в языковое сообщество, которое и составля­ет европейскую нацию в современном понимании.

Однако процесс интеграции не столь односторонен. Мно­гие мигранты либо вообще не владеют национальным языком принимающей страны, либо могут объясняться только на «во­лапюке», что вызывает раздражение и неприятие мигрантов чужой языковой средой. Кроме того к языковому фактору (как его неизбежный спутник) добавляется фактор культуры и разных поведенческих стереотипов. Учёт языкового фактора в трудовой миграции крайне необходим для успешной инте­грации «гастарбайтеров» и постепенной потери ими своего «гостевого» статуса. В противном случае многие страны-реци­пиенты получают бытовое «столкновение цивилизаций» как в подъезде, так и на улице, как в сфере торговли, так и в сфе­ре обслуживания. Не знающие (или плохо знающие) чужой язык иммигранты не могут интегрироваться в принимающее общество и часто отгораживаются от него невидимыми стена­ми языкового «гетто», которыми становятся целые городские кварталы. В этих обособленных языковых и культурных со­обществах создаётся благоприятная почва для расцвета пре­ступности и терроризма. Они существуют как иноязычные и инокультурные анклавы на территории другой страны и пред­ставляют собой трудноразрешимую проблему, причём, в этот раз, уже без всяких «конкурентных преимуществ». Очевидно, что на социальный вызов иммиграции возможны два проти­воположных политических ответа.

1. «Пиквикианство» и «атавизм»

В странах Запада существуют два основных «парадиг- мальных» подхода к миграции. Они очевидно проявляются как в теоретическом плане, так и в сфере реальной политики. Первый из них является господствующем на данном этапе исторического развития. Он теснейшим образом связан с эко­номическим взглядом на миграцию, а также с концепциями глобализации, политкорректности, плюрализма и мульти- культурализма. Условно эта современная западная домини­рующая идеологическая парадигма может быть обозначена как Politically Correct West Ideology (PCWI-c)) или «пиквики- анство» (мы помним, что герои «Посмертных записок Пик- викского клуба» Чарльза Диккенса, весьма образованные и гуманистически настроенные англичане, называли себя «пик- викианцами»). Выступая за полную и повсеместную демо­кратизацию в мире, последовательный демократизм в своей стране (для всех социально уязвимых категорий граждан и неграждан) и универсализм либеральных принципов для все­го мира (глобализм), сторонники этой парадигмы пытаются создать новый лучший мир, отчасти подобный идеальному обществу всемирного коммунизма. Но, так же как и «пиквики- анцы» Диккенса, сторонники этой теории часто сталкиваются с некоторым несоответствием реальных и ожидаемых резуль­татов применения их идей к социальной практике, что особен­но ярко проявляется в миграционной политике. Теоретики марксизма считали, что логика экономического развития ка­питализма естественно ведёт к постепенному отмиранию на­циональных государств и даже самих национальностей. Они верили, что рано или поздно в результате складывания еди­ного хозяйственного механизма на нашей планете после побе­ды социализма постепенно возникнет и единое человечество, говорящее на одном языке. Однако, в тактических целях, по их мнению, на данном этапе развития не нужно препятство­вать использованию национальных языков, чтобы избежать языковой «принудительности», которая вызовет негативную реакцию и затруднит путь к «светлому будущему». Как писал Ленин: «Мы, разумеется, стоим за то, чтобы каждый житель России имел возможность научиться великому русскому язы­ку. Мы не хотим только одного: элемента принудительности. Мы не хотим загонять в рай дубиной. Ибо сколько красивых фраз о «культуре» вы ни сказали бы, обязательный государ­ственный язык сопряжён с принуждением, с вколачиванием. Мы думаем, что великий и могучий русский язык не нуждает­ся в том, чтобы кто бы то ни было должен был изучать его из- под палки. Мы убеждены, что развитие капитализма в России, вообще весь ход общественной жизни ведёт к сближению всех наций между собою. Сотни тысяч людей перебрасываются из одного конца России в другой, национальный состав населе­ния перемешивается, обособленность и национальная заско­рузлость должны отпасть. Те, кто по условиям своей жизни и работы нуждаются в знании русского языка, научаться ему и без палки».

Разумеется, вряд ли можно говорить о прямой теорети­ческой преемственности ортодоксального марксизма и совре­менного «пиквикианства». Но чисто экономический подход влечёт за собой сходные практические установки. Возмож­но, что мультикультурализм повторяет логику марксизма, и предполагает через тактическую защиту языков и этносов («культурное многообразие», мультикультурализм) перейти к их последующему постепенному (и естественному) стратеги­ческому исчезновению в эпоху глобализации, которая будет характеризоваться использованием единого планетарного языка (разумеется, английского) и политико-экономической унификацией. Однако, на практике марксистский прогноз не оправдался. Весьма маловероятно, что и теория пиквикиан- ства также сможет воплотиться на практике в обозримом бу­дущем. А негативные последствия этого подхода вырисовыва­ются уже сейчас. Язык - серьёзный политический инструмент, и мультикультурализм это не безобидная тактическая игруш­ка. Золушка-гастарбайтер может превратиться не в принцессу (как планировалось), а во Франкенштейна.

Вторая концепция, которая (опять-таки условно) может быть обозначена как Alternative Traditional Autochthonous West Ideology (ATAWI-sm, «атавизм»), опирающаяся на лозунг на­циональной культуры и концепцию национальной идентич­ности, также набирает силу на современном Западе. С точки зрения «атавизма» мигранты крайне опасны для страны-ре­ципиента. Неэкономические факторы, с точки зрения данной концепции, имеют ключевое значение, и «культура» рассма­тривается как базис любой социальной организации. Поэтому «защита» национальной и культурной идентичности должна противостоять лозунгу мультикультурализма. Сторонники политического «атавизма», хотя порой и приводят экономи­ческие аргументы против миграции (прежде всего, рост без­работицы), тем не менее, не считают их основными. Главной опасностью представляется рост преступности, активизация терроризма и постепенная потеря «национальной идентич­ности» принимающей страны. Эти взгляды, например, раз­вивал американский исследователь С. Хантингтон (автор зна­менитого «Столкновения цивилизаций») в своей книге «Кто мы?»: «Никогда раньше в Америке не было такой иммигра­ции, большинство представителей которой говорило бы на общем неанглийском языке. Преобладание испаноговорящих иммигрантов, близость их родных стран, компактная геогра­фическая локализация новых переселенцев, невозможность остановить или хотя бы существенно сократить иммиграцион­ный поток..., поддержка американскими элитами принципов мультикультурализма, двуязычное образование..., требования ввести испанский язык в качестве второго официального в официальных документах и объявить знание этого языка обя­зательным для государственных служащих, - таковы реалии сегодняшнего дня, преобразующие Америку». По мнению Хантингтона, в итоге «массированная «латинская» иммигра­ция... может превратить Америку в страну «двойной куль­туры» (английской и испанской), что окончательно расколет общество». Разумеется, автор полемизирует с «пиквикиан- ством»: «Часть представителей американских элит достаточно благосклонно относится к превращению Америки в космопо­литическое общество... Подавляющее же большинство амери­канской публики привержено национально-патриотической альтернативе и укреплению существовавшей на протяжении столетий американской идентичности». Причём, Хантингтон полагал, что именно «языковой фактор сделался определяю­щим признаком американской идентичности». Таким обра­зом, по его мнению, иммиграция не была опасна для США до тех пор, пока не угрожала языковому единству американской нации. На практике эти взгляды должны выражаться в отго­раживании стенами от соседних стран и в целенаправленной ассимиляции мигрантов для сохранения своей культурной идентичности. Политически эта парадигма приобретает всё большее значение. Зачастую её сторонники в своих про­граммах выступают одновременно и против глобализации и против миграции (от Дональда Трампа до Марин Ле Пен). Очевидно, что рост влияния консервативных и ультраправых партий является прямым следствием усиления миграцион­ных потоков, увеличения количества мигрантов в развитых за­падных государствах.

1. Лингвополитический анализ миграционной проблемы

Как и всегда, истину, видимо, надо искать где-то посере­дине между этими двумя крайними полюсами, отражающи­ми экономические (первый) и культурные (второй) императи­вы. Что связывает экономику и культуру, что является базовой необходимостью для самого существования любой социально­сти, для любого социального действия? Очевидно, что это язык как инструмент коммуникации. Именно этот необходимый инструмент социальной коммуникации выступает как важ­нейший фактор и в экономике и в культуре. Причём, очевид­ным фактом является как разница языков, так и постоянное соприкосновение и взаимодействие друг с другом представи­телей разных языковых сообществ. Причём, зачастую, язы­ковой признак выступает в качестве доминирующего нацио­нального признака. Разумеется, значение «национального» фактора в любом социальном и политическом процессе очень велико. Игнорирование его (или оттеснение в пользу эконо­мики на окраину научного исследования) может привести к искажённому восприятию реальности. Очень часто использу­ется расхожая фраза о «национальной риторике для прикры­тия экономических интересов». Но точно так же может быть использована и «экономическая риторика для прикрытия на­циональных интересов» (взглянем, например, на деятельность Китая в Африке). Экономический фактор и «национальный» фактор выступают зачастую как равноправные факторы в по­литике любого уровня (от регионов до сферы международных отношений). С огромной значимостью экономики в прин­ципе никто не спорит. Тут всё сказано, начиная с Маркса. Но значение «национального» фактора признаётся не столь еди­нодушно. Впрочем, и сам термин «нация», конечно, не совсем удачен, потому что он отражает весьма сложную языковую (во всех смыслах) реальность. С нашей точки зрения в современ­ном мире нация (или национальность) может, несмотря на все кажущиеся исключения, прежде всего, рассматриваться как языковое сообщество. Таким образом, национальный фактор становится, прежде всего, языковым фактором, который и вы­ступает в паре с экономическим как определяющий в любом социальном процессе.

Никто не спорит с тем, что экономика имеет свои зако­ны и оказывает серьёзное влияние на социально-историческое развитие. Но никакая совместная экономическая деятельность невозможна без общего языка. Экономическую деятельность осуществляется через языковые коллективы и в языковых кол­лективах. Следовательно, существуют некоторые закономер­ности как в развитии любого языкового сообщества, так и во взаимодействии языковых сообществ друг с другом. Напри­мер, при продолжительном взаимодействии (коммуникации) двух (и более) языковых сообществ в рамках единого госу­дарства неизбежно возникает феномен двуязычия. Причём, практически всегда изучается язык более многочисленного языкового сообщества. Двуязычие рано или поздно приводит к отказу от своего родного «миноритарного» языка в пользу языка-посредника (даже в случае религиозной обособленно­сти носителей миноритарного языка - как, например, в случае Ирландии). Главный фактор «победы» языка в межязыковом взаимодействии - размер языкового сообщества (количество носителей), главный фактор дальнейшего слияния всех членов нового языкового сообщества в единую языковую и националь­ную общность - отсутствие сегрегации по религиозным или другим социальным причинам и усиление экономической связи. Кроме того, можно с определённой долей уверенности говорить о связи языка (нации) и «национальной» идеологии (мировоззрения). Язык предлагает свою жёсткую «языковую картину мира», в какой-то степени определяющую систему мышления носителя языка. Любая «чужая» идеология неиз­бежно адаптируется под новую языковую среду, происходит её «перевод» для нужд другого языкового сообщества.

В реальном историческом развитии обычно экономика «тащит» общество вперёд, к новым социально-экономическим изменениям. Язык же «консервирует» старую социаль­ную практику (как «культура» в концепции Толкотта Парсон­са). Причём, на практике экономика и язык всегда действуют в связке. Язык самого крупного языкового сообщества автома­тически становится языком экономической коммуникации, необходимой всем членам общества. Учитывая этот фактор, в принципе можно (как в Европе, так и в России) не предпри­нимать никаких дополнительных «волюнтаристских» усилий для сохранения статуса языка-посредника (как это и предла­гал Ленин). Экономика (эта «невидимая рука рынка») всё сде­лает сама - постепенно разрушит все языковые и культурные перегородки, вне зависимости от противодействия языков ма­лых иммигрантских языковых сообществ. В принципе, целе­направленная языковая политика не является в данном случае основным фактором для интеграции мигрантов в основное языковое сообщество. Любое «культурное» противодействие будет нивелировано экономическими императивами. Как гласит арабская пословица: «Собака лает — ветер носит, а ка­раван идёт». Однако, в случае слишком большого количества иммигрантов, говорящих на одном и том же языке, могут по­степенно появиться целые «этнические районы», в которых вся социальная коммуникация будет осуществляться на языке мигрантов и тем самым отпадёт экономическая надобность в изучении государственного языка. Такая миграция грозит превратиться в колонизацию (как это случилось, например, в сербском крае Косово). Именно для предупреждения по­добного негативного развития событий государство должно выступать не только в качестве жандарма (в борьбе с преступ­ностью и терроризмом), но и как проводник государственной языковой политики (направленной не против экономического процесса, но идущей в его русле). Ведь «государство - это не только правительство, принимающее властные решения, но и результат исторической эволюции, культурное пространство, национальное образование, способ обеспечения общего блага, сфера действия общей воли, механизм социальной коммуни­кации и пр.». Поэтому, речь, скорее, может идти не о при­нуждение к изучению государственного языка, а о создании наиболее благоприятных условий для его изучения. В одном государстве языки в принципе не могут быть равны по своим общественным функциям. Использование только русского языка во всех официальных и, даже шире, социальных отно­шениях, нуждается в законодательном закреплении. Функции языков мигрантов не должны выходить за рамки домашнего, семейного использования (да и то временно, в первом поколе­нии). Все социальные функции иммигрант с необходимостью должен осуществлять на русском языке, являющимся государ­ственным языком Российской Федерации. Указ Президента РФ от 19 декабря 2012 г. N1666 «О стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года» в пункте «Задачи по поддержке русского языка Российской Федерации и языков народов России» гарантиру­ет: «Создание оптимальных условий для сохранения и разви­тия языков народов России, использования русского языка как государственного языка Российской Федерации, языка меж­национального общения и одного из официальных языков международных организаций». Кроме того приветствуется «использование в системе образования двуязычия и многоязы­чия как эффективного пути сохранения и развития этнокуль­турного и языкового многообразия российского общества». Но это не должно относиться к языкам трудовых мигрантов. Как и во Франции, в России также должно проводиться чёткое разграничение между «языками национальных меньшинств» и «иммигрантскими языками». В случае иммиграции целью языковой политики должен выступать не иллюзорный мультикультурализм, а интеграция иноязычных групп в языковое сообщество страны-реципиента.

Мультикультурализм (как разновидность апартеида) не нужен и чреват негативными социальными последствиями. В данном случае в качестве приоритета должны выступать на­циональные интересы, а не абстрактные требования глобали­зации (русский язык вряд ли станет глобальным чисто по де­мографическим данным). Усиление изучения русского языка это путь к интеграции мигрантов. Если волапюк превратится в «великий и могучий», то исчезнет и большинство культур­ных барьеров. Причём, это будет полезно не только для госу­дарства и для русскоязычного языкового сообщества, но и для самих иммигрантов. Как гласит ещё одна арабская пословица: «Man ta'allama lughata qawmin amina sharahum» - «Кто выучил язык другого племени, спасся от их злобы».