Стимулируется ли научная деятельность российских преподавателей? Мы знаем, что каждый вузовский преподаватель кроме лекций и семинаров должен «производить на свет» научные статьи, монографии, эссе, тезисы, выступления на научных конференциях, коллоквиумах и прочих научных форумах. Но в российской системе вузовского образования, которая, скажем откровенно, носит «потогонный» характер, для научной работы просто нет времени. Оно никак не предусматривается учебным планированием. В результате получается, что учебная нагрузка для преподавателя - дело обязательное, а наука - факультативное. Вот и имеем преподавателей, которые годами не в состоянии написать ни одной научной статьи, не говоря уже о брошюре или монографии. Действительно, если пропустил занятие, опоздал на семинар, значит, нарушил расписание занятий, сорвал лекцию - вы нарушитель - предупреждение, взбучка, выговор. А если за год не написал ни одной научной статьи, значит, был занят, не хватило времени - уважительная причина, дело добровольное.
У нас традиционно почему-то принято считать, что заниматься теоретическими исследованиями преподаватель университета должен в свободное от работы, т. е. от преподавания, время. Но его-то как раз и не остается. Кому-то может показаться смешным, но профессора и доценты хорошо знают, что, после 2-3, а то и больше, лекций в день на науку не остается ни сил, ни времени. Преподавание - отнюдь не лёгкий труд. Дай Бог подготовиться к следующим лекциям, просмотреть изменения и дополнения в законы и конвенции, учесть принятые новеллы, составить УМК, рабочие планы, проверить курсовые и дипломы, принять экзамены, ну, может быть, раз в полгода написать тезисы к конференции, и уже не до науки.
Личный опыт давно убедил в том, что заниматься наукой урывками, между другими «механическими» занятиями невозможно. Иначе - халтурная статья, где отсутствует удовлетворительное теоретическое обобщение, недостаточен кругозор, неполны источники. Не будем кривить душой, таких статей (для галочки) разочаровывающее большинство. Вывод один - требуется время. Добавим, время не между лекциями и семинарами, и не после 11-ти вечера, а недели, достаточные для чтения научной философской, правовой и прочей профессиональной литературы. Время для осмысления и, собственно, самого писательства, а не в отпуске или в поездке на конференцию, наспех дописывая в поезде или машине последние строки выступления. Наспех, ибо некогда даже начитывать материал, а не только анализировать и сопоставлять. Ведь по опыту известно, чтобы написать хорошую научную статью объемом, скажем, 20 страниц, требуется порядка двух месяцев. И это даже специалисту, находящемуся в теме...
А надо бы ещё и поместить написанное в журнал, сборник и т. п., не говоря уже об участии в симпозиумах, конференциях, дискуссиях.
Находясь в таком режиме семестр за семестром, год за годом, потенциальный ученый, а возможно талантливый мыслитель, теоретический социальный администратор, некогда подававший надежды кандидат наук впадает в рутину, не успевает осмыслить даже профильные социальные процессы, не говоря уже о каком-либо научном абстрагировании.
Посмотрите на сегодняшних преподавателей вузов. Они если и выдадут одну-две статьи в научный сборник, то это, как правило, 3-страничные «тезисы» либо наспех сколоченная статья на основе всё той же, когда-то написанной диссертации (которая к тому же и устарела). Да и те делаются под административным нажимом. Сами преподаватели уже начинают рассматривать науку как дополнительную и, что самое плохое, формальную нагрузку. Именно как нагрузку. И... постепенно теряем учёных.
Нет, не преподавателей, преподаватели остаются, а учёных. Учёных, которые просто не успели и не смогли раскрыться в жёстких условиях «потогонной» учебно-преподавательской нагрузки. А ведь это исключительно опасно. Согласитесь, кандидат или доктор наук зарабатывает себе на хлеб насущный, но не успевает, да и не заинтересован в том, чтобы осмыслить происходящее, чтобы быть администратором в широком смысле, чтобы просто высказаться о проблемах страны, района, города, села, вуза. Разве что наиболее честолюбивые или, что называется, под диссертацию.
А ведь стоит знать и помнить, что человек, которому некогда оценивать события, некогда анализировать общественные процессы, очень скоро из субъекта становится объектом управления и влияния со стороны более свободных администраторов (администраторов в широком смысле). Увлечение аудиторными занятиями и недооценка научных рано или поздно приведёт к деградации науки, к качественному снижению общего уровня интеллектуального потенциала высшей школы, города, региона, государства. И, в конечном итоге, к управляемости российского общества извне. Собственно говоря, такую деградацию мы наблюдаем уже с начала 90-х.
Где понимают важность социальной науки, значение самостоятельного (!) времени, которое нужно отводить преподавателям для научной деятельности? Есть ли такие страны, где «науке» (т. е. научной составляющей) уделяется большее внимание?.. В таких случаях принято кивать на страны Западной Европы. Мы не сторонники копирования и бесконечной гонки за Западом. Российская Федерация не менее, если не более, просвещена и образована. Напомним и позицию государства: 17 июня 2008 г. Президентом РФ официально провозглашен курс на отказ от копирования Запада и западных ценностей. Объявлена отмена трехсотлетнего пролатинского курса (с сер. XVII века - времен царя Алексея Михайловича) на «просвещённую» Европу. Официально признана самоценность России как государства, не уступающего, а во многом и превосходящего ведущие страны мира. Это поистине историческая и адекватная оценка достижений России.
Но, по собственным наблюдениям, вспомним Швейцарию, Германию, Бельгию, Голландию. Порядок, стимулирующий университетского профессора или, скажем, приват-доцента, до гениальности прост. Один семестр он ведёт аудиторные занятия, а второй отводится, как для нас ни удивительно, «науке». Науке и только. В этот период - никаких лекций, семинаров и коллоквиумов.
Другой аспект. Всё еще можно слышать от выступающих, что наша наука до сих пор конкурентоспособна и хороша, несмотря на. Но, признаемся, бывает и неловко за знания некоторых отечественных профессоров, оторвавшихся от своих лекций для поездки на зарубежную научную конференцию. Мы могли не раз наблюдать, как выглядит их научный уровень на фоне, например, западноевропейского профессора. Признаемся, случалось, возникало ощущение неловкости. Если у въедливых немцев, австрийцев, швейцарцев, бельгийцев - основательные знания научных доктрин, то наш, как правило, предпочитает не дискутировать либо дискутировать не более чем в рамках учебника. Во время научных дискуссий заметны стеснение, конфузливость, и порой (пусть нас не обвинят в непатриотичности) выглядим мы по сравнению с западноевропейскими визави, прямо скажем, бледновато. Мы, если можно выразиться, часто недискуссионабельны. Материал, используемый для выступлений, если и не устаревший, то порой и не обновлённый. И, как это свойственно нам, - неконкретный. Наш стиль - говорить общо. Их - конкретно и достоверно. Надо перенимать. А когда обновлять,... если завтра опять 3 лекции плюс семинар, плюс заседание, плюс..
И, конечно, всегдашняя наша беда - иностранные языки. Типичный профессор Фрибургского, Гейдельбергского, Лёвенского, Венского, Лейпцигского университета, университета г. Галле (там, где мы были и сами участвовали в конференциях, коллоквиумах, научных Sitzungen) знает как минимум два иностранных языка. Знает настолько, что сходу готов похвалиться своими знаниями, своими английским, французским, испанским,. с жаром бросаясь в дискуссию. К сожалению, наши, бывает, предпочитают отмалчиваться. И пусть эти оценки покажутся кому- то довольно резкими, но иначе уже нельзя. Учителя (а доценты и профессора и есть учителя) сами не вполне владеют этикетом, свойственным высшей школе и научным сообществам. Как-то незаметно в наших профессорах утрачивается бывший некогда типичным профессорский лоск. Мимикрия. В 1990-е гг. сложился уже несколько иной образ российского профессора. Он, скорее, похож на суетливого среднего человека, постоянно решающего материальные и бытовые вопросы, которому надо все время куда-то успеть. Он уже не выделяется ни по манерам, ни по внешности.
Преподаватель сегодня - это, как правило, уже вряд ли светоч культуры, глубинное созерцание, интеллект и эрудированность. Не опоздать бы на пару. Да и ту он поскорее отведёт в самом будничном и незапоминающемся стиле, по принципу лишь бы отвести, поставить пятерку и отвязаться. У него уже просто другие приоритеты. Их можно выразить словами одного молодого казанского преподавателя, только что защитившего кандидатскую диссертацию и начавшего преподавать. Он сказал: «Мне всё равно, что читать. Мне надо выйти на уровень заработка в 1000 долларов».... А ведь поистине - многим всё равно, что читать. Пришло поколение безликих всеядных всёчитающих преподавателей. Непатриоты своего предмета, иначе не скажешь.
Сегодняшнему преподавателю не только некогда писать научные статьи, ему некогда размышлять. Он в погоне за куском хлеба (за своей тысячей долларов). Некогда повышать свою культуру. До отвлеченных философских книг, не имеющих отношения к диссертации, плановой конференции или, что уже неплохо, лекциям, доценту уже нет дела. Да, помех много. Но одна из основных - время. Время на науку. Но, еще раз уточним, не просто время, а оплачиваемое время (!). Чтобы наука не казалась простоем. Чтобы, если засел на полгода за монографию, то не выпал сразу из социума с потерей всех доходов. Чтобы тебе не сказали сверху, что монография - это хорошо, но надо же и работать. Либо, если уж взялся за науку, то будь готов к лишениям и потере в заработке. Выбирай, профессор и доцент! Да и в обществе давно бытует стереотип, что наука не может приносить дохода, точнее, зарплаты, она вещь отвлеченная и в жизни ненужная.
О науке уже говорят с усмешкой. В этой связи приходит на память одно воспоминание - о друге детства, майоре милиции, который, получив в подарок вышедшую из печати научную книгу, оценив переплет, вдруг спросил: «А вот то, что ты пишешь, кому это всё нужно?». Заметим, что книга писалась около восьми лет. Комментарии, как говорится, излишни.
Знакомимся с бельгийским профессором из университета г. Гент и выясняется, что как лектор он также читает по три пары в день и даже. устает как и мы. Но выясняется и другое, что такой режим у него только на один семестр - осенний либо весенний. А во второй он садится в своем кабинете на втором этаже своего собственного коттеджа и пишет о своём праве экономической конкуренции. И то же самое делал профессор Х-Д.Дике, когда в своей Швейцарии отдавал учебному процессу лишь один семестр, а весь второй запирался в своей швейцарской «деревне» Бёзинген и производил учебники и капитальные (а не для галочки сколоченные) статьи. В свободное время играл в местном театре. Любил «Мёртвые души» Гоголя.
Или другой немецкий профессор - Армин фон Богданди, читавший в неделю две лекции (одну по европраву, другую по экологическому международному праву) и проводивший одно заседание - коллоквиум по понедельникам. А научные результаты. Например, только в 2003 году получили под его редакцией коллективную монографию на 900 страниц «Европейское конституционное право», он признанный в стране специалист в области философии права, международного и европейского права.
Другой гейдельбергский профессор раз в неделю читал только один курс - «Международное право с учебными примерами» (Voelkerrecht mit Uebungen). И на его лекцию стекался народ со всего Гейдельберга.
На этом фоне сразу становится ясно, почему наш профессор за всю профессиональную жизнь не успевает написать ни одной монографии сверх той «дежурной», которая полагается для защиты докторской. И почему в то же время австрийские профессора Швайтцер и Хуммер, например, почти каждый год переиздают обновленный учебник европейского права. Поистине, если переиначить известное выражение: «Чтобы любить, надо как минимум не работать», то выйдет: «Чтобы писать и делать науку, надо как минимум один семестр иметь свободным для науки».
Стоит обернуться и к нашим сборникам научных статей. Разного рода, например, аспирантские сборники. Единственная их польза в том, что они дают возможность опубликоваться и получить формальное право на защиту. А содержание. Есть ли там содержание? О нём можно даже не говорить. Это однодневки. Мы, к сожалению, хорошо знаем, для чего нужен аспирантский сборник. И мы вынуждены играть в эту игру, которая называется публикация ради публикации. К сожалению, система такова уже много лет и она не меняется в лучшую сторону.
Ещё один аспект - цитируемость. Преподаватели не очень-то себя утруждают объёмом. Статьи чаще всего не дотягивают и до 20 страниц. Это всегда можно парировать тем, что, мол, если есть что сказать, то и на одной поместится. Не согласимся. Приличная научная статья с гипотезой, доказательствами, эмпирикой, обобщениями, думается, займет не менее двадцати страниц. Напомним, кстати, что монографией статья становится с объема в 48 страниц и более. Но опять виновата принятая у нас отчетность... Её порочность уже набила оскомину. В самом деле - совершенно не учитывается объем. Всякая статья так же, как и монография, принимается за одну «штуку». Написал ты 47 страниц либо 2 - и то, и другое будет сочтено за одну штуку статьи. И точно такая же история с научными монографиями: 600 страниц либо 48 - и то, и другое - монография. Конечно, все это видят, и каждый может легко сам сделать вывод, кто и какой ученый. Но дело даже не в оценке со стороны, а в показателях отчетности, которые, как мы все с вами знаем, грешат «количеством» в ущерб качеству. Отчитаться можно, а вот внести новизну в тему едва ли. В итоге такие статьи и книжки не вызывают ни отзвука, ни отклика, ни интереса, ни цитирования, ни цитируемости, которая является на Западе важнейшим показателем научной успешности. Цитируе- мость, а не количество публикаций. Цитируемость и только цитируемость. Тех, кто сомневается, отсылаем к Citation Index, который всегда выписывался московской «Ленинкой» (каб. 210). В газете «Поиск» иногда публикуются индексы цитируемости того или иного ученого. Встречаются индексы в 2500 цитат, и даже приходилось видеть в 4000. То есть чтобы быть кем- то процитированным в рейтинговом центральном журнале РФ, необходимо написать что-то приличное, глубокое, что достойно упоминания в статье уже следующего автора. И только вызвав интерес и будучи процитированным в каком-то центральном журнале, вы попадаете в сборник Citation index, который будет выпущен лишь на следующий год.
Вот каков путь до даже такой формальной оценки, как индекс цитируемости. А что говорить о количественном подходе? Написал десяток тезисов по 2 страницы, и ты уже «в десятке». Бывает, что одну и ту же статью публикуют в разных журналах. Понятно, что в этом случае ширится лишь список публикаций, а никак не вклад в тему.
Кого ни возьми из старой научной школы, написанные книги всегда толстые. Мы же стремимся написать потоньше. Зачем стараться, если по количественному показателю они равны, и тонкая, и толстая. Да нам и некогда писать толстые. Монография, тонкая или толстая, оценивается по количеству -
1 штука. Недавно один из доцентов посоветовал вместо одной книги на 600 страниц издать 3 по 200 или 4 по 150. Спрашиваю, какой смысл? Отвечает - количество. Чудак человек, у тебя будет четыре книги вместо одной. Можно бы и согласиться с этим, да жизнь одна. Каждый большой ученый, оставивший след в науке, как правило, автор лишь одной книги, по которой его помнят и чтят. А себя обманывать - последнее дело. Мы же по нашей порочной традиции работаем только на количество, только на отчет, на видимость. Удивляемся, как это у «них», у французов, времени на толстые хватает. Не хватает, тоже мало. Вот только приоритеты другие. Инноватив- ный народ и иннновативный подход. Инновативная атмосфера. Модно изобретать, престижно. Изобрел что-то новое, обустроил рабочее место, благоустроил прилегающий участок дороги, украсил подъезд, соорудил, разработал, усовершенствовал, сэкономил, наконец. Всё престижно, всё оценивается обществом. Когда же у нас в России будет модно изобретать, открывать, убирать, сооружать, украшать подъезд, наконец? Когда на изобретения будет выделяться планами специальное время? И когда же научная работа перестанет считаться занятием лишним либо «ЗАНЯТИЕМ ПОСЛЕ РАБОТЫ».
Слабые знания свойственны нашим преподавателям. Поверхностность сопровождает нашего (вечно читающего лекции) «преподавателя» конвейерного типа. Он робеет перед каким-нибудь австрийским заштатным профессором, который порой знает эт- нополитический расклад российского общества лучше и детальнее, чем мы сами. Он боится вопроса - а вдруг не сможет ответить. А вдобавок еще и «чёртов» иностранный язык. Вот и «потеет» наш «потогонный» преподаватель, когда сталкивается с теми, кто относится к науке всерьез и искренно. Потеет, конфузится, помалкивает, поддакивает, иронично разглядывает рваный носок увлеченного темой швейцарского профессора и ждет, когда же закончится этот дурацкий «допрос» и можно переключиться на такие близкие бытовые вопросы. Но вынужден делать вид, что эта абстрактная научная тема его тоже волнует и увлекает.
Зато голландец ничего кроме своей «абстрактной» науки и своей темы не знает и почти ничем другим не интересуется. На рыбалку не ходит, охотой не увлекается, водку не пьёт, шашлык ест только в ресторане, знакомств в полиции, прокуратуре и муниципалитете не имеет - не нужно, видите ли. Не о чем поговорить. А наш - и садовод, и в машине покопаться, и дрелью поработать, и дачу смастерить, и квартиру купить, и бизнесом заняться, и учредителем в трех бизнес-структурах выступить, и т. д., и т. п. И организовать что-нибудь еще. Всё успевает наш «учёный». Только не успевает одного - делать науку. Делать то, ради чего он собственно и выбрал этот профессиональный путь.
А в придачу еще и учебный процесс так построен, что не то что науку, учебник, монографию или своё новое слово, а успеть бы занятия отбарабанить да зарплату получить. И уходят в никуда такие ученые. Исчезают бесследно вместе со смертью, не оставляя после себя ни слова, ни «запятой» в науке. Написанные впопыхах статейки умирают уже в день их публикации. А ведь иной раз и накопит их автор аж 300, а то и 500 штук за все 40 лет стажа. Стаж. Преподавательский стаж. Вот единственное, что действительно накапливается.
А ведь профессионализм ученых сказывается и на нашей повседневной жизни. Разве научные концепции могли бы так легко выворачиваться политиками наизнанку, если бы профессиональные ученые, сведущие в тонкостях проблемы, остановили лет 15 назад парад суверенитетов республик в составе РФ? А ведь компетентному юристу, политологу изначально было ясно, что государства в государстве быть не может и что у части государства суверенитет отсутствует по определению.
Так нет, заблудились в трёх соснах. И квази-дискуссия о делимости суверенитета развернулась на просторах России с невиданной силой. Сегодня жизнь сама всё расставила по своим местам. Но где был профессионализм, принципиальность ученых? Некоторые в конце 90-х даже стали поддакивать, что у регионов РФ-де появились свои правовые системы. Нонсенс. Тем не менее, этот «научный» хаос и ломка мировоззренческих фундаментов разрушали устои государства все 90-е и начало 2000-х гг.
Сейчас мы «вспомнили», что суверенитет неделим. Теперь мы уже «уяснили», что Евросоюз это всего лишь одна из международных организаций и к тому же со слабой правоспособностью во внешнеполитической сфере. Мы «узнали» вдруг, что федерализм - это искусственная конструкция, и что Запад, навязывая нам его, сам по федерализму жить не желает. Из более чем 200 государств (внимание!) лишь 24 федеративны. Что говорить, когда в том же Евросоюзе, продавливающем к нам федерализм, лишь 3 государства федеративны. А сама Англия, корившая РФ за отступления от федерализма, боится федерализма как чёрт ладана. Где были наши ученые, когда политики в регионах... «немножко» увлеклись этими квази-научностями. И примеры можно продолжать и продолжать. А ведь мы эти вопросы преподаем...
Но, возвращаясь, к швейцарскому профессору, тот нам про Гоголя, Чехова, Нащокина, Достоевского. Так, как будто завтра ему экзамен сдавать по литературе. Удивляемся, зачем ему это. Почему у швейцарца есть на Шолохова время, а у русского на Дюрен- матта нет. Можно сказать, специального семестра не хватает на это. И будете правы. Тем не менее, целый семестр на науку. Не просто свободного времени, а на чтение, размышление, осмысление. На мысли о настоящем и будущем; на чтение русской и швейцарской литературы; на самообразование, самовоспитание, самопознание, формирование своей научности, своего особого научного личностного стиля. Наконец, на очередную «порцию» инновативности. На прогулки по лесу и рассуждения о государстве и обществе, а не о том, как «срубить очередную копейку». На восстановление своего естественного человеческого ритма, здоровья, цвета лица. На поддержание научного контакта с коллегой из соседней страны или региона. На то, наконец, чтобы прожить 95 лет, а не 65, успевая с одной пары на другую и из одного вуза в другой. На то, чтобы след о себе оставить научный, как Кант, Еллинек, Кельзен или Корецкий, Пионтковский, Малков и многие другие.
Однако нельзя только критиковать. Это неверно, хотя и соответствует стилю нашего эссе. Есть и прогресс. Большой прогресс. Есть и инновативность. Правда инновативность скорее «вопреки», а не «в соответствии», ибо преподавание и писательство совмещать почти невозможно. Приходится чем-то жертвовать. Известно, что именно поэтому такие писатели, как Булгаков или Чехов оставили свою врачебную практику ради писательства. Ему надо отдаваться полностью, всецело, хотя бы и на 4 месяца в году. Каждый, кто писал диссертацию или что-то еще, знает, как трудно «разогреть» голову, запустить её в работу. И как легко остановить и остудить. Для первого требуются месяцы и даже годы, а для второго достаточно хотя бы неделю не садиться за письменный стол. Выявляется масса дел, срочных, которые нужно решать и решать без конца, - встречи, общения, застолья. Всё это отрывает от науки, писательства. Только уход от рутины, от бытовых забот, от круглогодичного конвейера лекций и семинаров даёт простор духу, который только тогда и может раскрыться по-настоящему.
А ещё - концентрация внимания. Казалось бы, чего проще - думать об одном и том же. Скажем, о своей теме. Так нет. Сложнейшее дело - заставить свою голову работать в нужном направлении хотя бы 10-15 минут. Но чтобы не уйти в другую область, резюмируем главное.
Сочетание аудиторного преподавания и научной деятельности. Если сегодня на первое уходит 100 % рабочего времени, то на второе - 0 %. Такова наша, российская, традиция. Слишком много аудиторных занятий и слишком мало самостоятельной работы студентов. В тех странах, которые мы называли, это соотношение - 50 на 50. Вот так. Отсюда и «успева- ние», и наука, и научная школа, и профессионализм, и известность. И вот к этому профессору уже не только ходят на лекцию, но и едут учиться из других мест. Но стандарты едины для всех, всей страны. Вместе с тем, какие-то возможности есть всегда. Их надо видеть, использовать, открывать. Это может быть, например, дополнительный день на научную работу. Это может быть библиотечный день, неделя, месяц. Это может быть поощрение возможностью публикации. А тем более хорошей публикации. Это и систематичность отчёта за проделанную работу. Поощрения, рост. Как, например, учитывается при назначении человека на должность его личный вклад в научную разработку темы?
Только тогда можно будет существенно расширить научную элиту РФ. И никто не усмехнется с ехидцей при словах «русский профессор, настоящий учёный или заслуженный учёный». Заметим, что при огромном количестве кандидатов и докторов наук (а последних в Татарстане около 1300) их влияние на воспитание наших граждан, как ни странно, напротив, сократилось.
Россия и регионы ввели массу новых учебных дисциплин, но это отнюдь не помогает формированию у студентов и аспирантов независимого мышления, не стимулирует учебу и выбор научной профессии. Не стимулирует к работе в библиотеке с «живой» книгой. Даже учебники уже пишутся для студентов как можно тоньше, поскольку стало считаться, что толстый учебник студент читать не будет - он ему, якобы, труден.
Как видим, сегодняшняя система единого образовательного госстандарта не самая оптимальная. По крайней мере, в части соотношения его «учебной» и «научной» составляющей. Первая чрезмерна, но при этом не приносит ожидаемых знаний и стимулов к ним. А вторая сужена почти до нуля. Среди форм научной деятельности можно привести в пример разве что научные «кружки». Да и те стимулируются, скорее, желанием студентов сдать экзамен, зачёт, облегчить написание курсовой или диплома.
Аудиторная нагрузка студентов в тех же немецких вузах составляет около трети от нашей. А все остальное - самостоятельная работа с книгой, учебником, научной монографией, нормативными актами. И никого не надо загонять палкой или приковывать к аудитории проверками присутствия. Строгий и качественный контроль на выпуске. А какой метод учебы ты избрал - дело каждого.
Необходимо, на наш взгляд, корректировать российские образовательные стандарты и идти по тому же пути, когда преподаватель один семестр ведет аудиторные занятия, а второй берёт на научную деятельность. Необходимо существенное снижение
учебной нагрузки на преподавателя. Пятьдесят на пятьдесят - этот метод апробирован. Вот цель и установка для Минвуза. Иначе наука будет оставаться уделом лишь энтузиастов. Присоединилась же Россия к Болонской декларации 1999 г., переходит на западные стандарты, звания и степени. Почему бы не последовать и здесь. И уже через несколько лет, думается, реально можно получить научный взлет.
Статья опубликована в Евразийском юридическом журнале № 12 (19) 2009