Оправдание частной собственности: равенство, инициатива (воля), солидарность, социальная ответственность
Приступая к рассмотрению понятия равенства применительно к отношениям частной собственности и положению собственника как участника отношений, складывающихся по поводу вещей (и другого имущества), и, в этой связи, с другими участниками гражданского оборота, сразу оговоримся, что постараемся уйти от рассмотрения равенства как категории чисто конституционного права, хотя бы потому, что в конституционном праве понятиям «собственность» и «право собственности» придается обычно более широкое значение, чем в традиционной цивилистике.
Равенство, как часть политической триады: «свобода, равенство, братство», (отдельные части которой пришлось поневоле «потревожить» в предыдущей части настоящей работы), интересно только с учетом того, что равенство в триаде понимается в конституционном праве не только как равенство перед законом, но и в гражданском обороте: «Равенство всех перед законом – единственный вид абсолютного равенства, совместимый с рынком...».
При этом неминуемо придется коснуться вопроса о том, насколько актуально для права частной собственности политически обозначенное равенство, которое «...предполагает преодоление исходного фактического неравенства путем создания равенства стартовых возможностей в использовании прав и свобод».
Этот тезис интересен для проблемы «оправдания» частной собственности, поскольку он связан с вновь поднятой идеей (с начала 90-х годов) гражданской (цивилистической) собственности, в основе которой заложен принцип формального равенства потенциальных собственников.
Заметим, что «исходное фактическое неравенство» признается учеными в области конституционного права (В.Д. Зорькин) и философами-правоведами вне всякой связи с конституционным правом. «Французская революция (ее не раз вспоминает и В.Д. Зорькин, хотя тому минуло более 150 лет – С.Д.) восемнадцатого века провозгласила и распространила вредный предрассудок, будто люди от рождения или от природы равны и будто вследствие этого со всеми людьми надо обходиться “одинаково”. Этот предрассудок естественного равенства является главным препятствием для решения нашей основной проблемы. Ибо сущность справедливости состоит именно в неодинаковом обхождении с неодинаковыми людьми. Если бы люди были действительно равны... находить справедливость было бы чрезвычайно легко... Тогда справедливость можно было бы находить арифметически... Что может быть наивнее и пошлее этой теории?.. Можно было бы надеяться, что этот слепой материалистический предрассудок отжил давно свой век... И вдруг он снова торжествует победу и обрушивает на людей целую лавину несчастья...».
И.А. Ильин имел в виду период построения социализма и коммунизма в СССР. Но сказанное им относится в равной мере к упомянутой в другой части работы теории (манифесту) о цивилизме В.С. Нерсесянца.
В.Д. Зорькин замечает, что «...конечно, концепция В.С. Нерсесянца во многом идеальна... Но, тем не менее, даже во многом романтическая модель цивилизма... дает возможность для будущих поколений найти более справедливые механизмы распределения собственности».
Позволим себе несколько замечаний.
Во-первых, согласно этой теории, речь идет не о фактическом выделении доли бывшей социалистической собственности («поскольку такой “пирог” невозможно нарезать на равные куски» – В.Д. Зорькин), а в идеальной доле во всех доходах.
С.С. Алексеев отмечает, что в подобных теориях (он цитирует американских экономистов) имеет место перевод категорий частнособственнической экономики вещных в категории оборота – обязательственных отношений, называет такое положение, когда «собственность в сфере ресурсов образует пучок или долю прав по использованию вещно-правовых объектов...», тревожными тенденциями. Он относит эти тенденции к числу «к тому же таких существенных, не исключено в перспективе трагических, как... падение роли собственности и права, относящихся к самим основам цивилизации, самой возможности благополучной судьбы человеческого рода на Земле...» ведущих «...к размыванию права (собственности – С.Д.) как вещного института».
Во-вторых, в цитате В.Д. Зорькина, очевидно, есть некое противоречие в словосочетании «распределение собственности».
Сама собственность – это и есть распределение: «Где нет собственности, там и распределения быть не может...», собственность – «...не произвольные установления, не выражение изменяющейся воли законодателя, а логические и юридически необходимые последствия права собственности... ратовать против юридического порядка, который не предполагает ничего, кроме свободы и собственности, значит отвергать самые основания права» (Б.Н. Чичерин).
«К миру сказок нужно отнести социальный порядок, в котором всего так много, что не нужно уже никакой собственности... Собственность не есть логически необходимое понятие, какая-либо категория права. Собственность есть удел мира, который построен на лишении и в котором нет абсолютной полноты благ. Такой мир не может быть без собственности...» (Н.Н. Алексеев). позиция русских ученых правоведов. Немногим отличается и мнение экономистов, например, приведенное в другой части работы К. Менгера («собственность – единственно практически возможное решение проблемы, навязанной нам природой вещей»).
Итак, собственность сама по себе является социальной моделью распределения материальных благ, которой ученые либо отказывают в нравственном и духовном содержании (С.Л. Франк), либо, напротив, признают за ней нравственное начало («собственность по природе своей есть начало духовное, а не материальное» Н.А. Бердяев), но, как правило, связывают это нравственное начало и духовное содержание с личностью собственника: «духовный собственник» (Г. Тульчинский), «метафизическая природа личности» (Н.А. Бердяев), «мораль определяет отношения к чувству собственности, но не отношение к самой собственности» (В.Ф. Эрн), причем даже те, которые отказывали в «нравственном оправдании» права собственности (С.Л. Франк). Эта тема присутствует практически во всех русских концепциях собственности и еще не раз возникнет.
На этом можно было бы оставить модель цивилизма вниманием по меньшей мере как «романтическую» или «из мира сказок», если бы ее основа – формальное равенство было бы отнесено только к равенству перед законом и не претендовало на абсолютную совместимость с рынком.
Действующее гражданское законодательство термина «рынок» не знает, как не знает такого термина и Конституция РФ. Такое слово трудно найти в энциклопедическом словаре, изданном в СССР. Между тем, рынок товаров и услуг известен еще со времен как минимум рабовладельческого строя и послужил экономической основой возникновения римского частного права.
В современной России, конечно, понятие рынок активно используется законодательством:
– в Федеральном законе № 395-1 «О банках и банковской деятельности» (рынок ценных бумаг);
– в Федеральном законе № 39-ФЗ «Об ипотечных ценных бумагах»;
– в Федеральном законе № 174-ФЗ «О государственной регистрации выпусков акций, разрешенных до вступления в силу Федерального закона «О рынке ценных бумаг» и т. д.
С.С. Алексеев пишет: «Рынок, как таковой, одно из самых древних и неизменных явлений вообще, характерное для экономических отношений, построенных на разделении труда и торговле... терминологически слова «рынок», «рыночное»... являются по большей части знаками, своего рода символами, обозначающими всю сумму элементов передовой современной экономики – взятую в целом свободную конкурентную частнособственническую экономику... рынок в указанном значении всего лишь поприще, на котором, вполне естественно, в силу самой «природы вещей» хозяйственной жизни, реализуются по товарно-денежным законам плоды экономической деятельности... где помимо всего иного, огромное значение имеет отработанное юридическое регулирование – право... конечно, принципиально важно, что рынок в современных экономических условиях является... “площадкой свободы”, где в том или ином виде присутствуют элементы фактического равенства, самостоятельности и свободы субъектов, их собственные интересы и “своя свободная воля”...».
Присутствие в рыночных отношениях необходимого регулятора – права – делает возможным ввести объективно существующие экономические рыночные отношения в сферу гражданского оборота (п. 1 ст. 2 ГК РФ), так как «гражданский оборот» обоснованно считался не просто переходом неких материальных благ от одного субъекта к другому, а именно переходом имущественных прав, объектом которых они являются, т. е. имущественных субъективных гражданских прав.
В рыночных отношениях и, во всяком случае, в гражданском обороте, как его понимает гражданское законодательство, а именно, как «основание возникновения и порядок осуществления права собственности и других вещных прав», т. е. регулирование договорных и иных обязательств, а также других имущественных и личных неимущественных отношений, основанных на равенстве, автономии воли и имущественной самостоятельности участников (п. 1 ст. 2 ГК РФ), предусматривается юридическое равенство субъектов.
Юридическое равенство – это одно из основных и первых условий ограничения свободы, или, если угодно: «право как норма (мера) свободы с необходимостью предполагает равенство» (В.Д. Зорькин).
Однако в гражданском праве (и если внимательно читать цитируемую работу В.Д. Зорькина, то и в конституционном праве тоже) юридическая свобода «...каждого частного лица заканчивается там, где начинается область свободы ему подобного, т.е. юридически равного с ним (частного) лица... В этом и заключается юридическое равенство».
Такое понимание юридического равенства прямо вытекает из смысла п. 1 ст. 2 ГК и неразрывно связано с автономией воли и имущественной самостоятельностью.
Это понимание юридического равенства по логике законодателя относится, прежде всего, к праву собственности и другим вещным правам (основанию возникновения права собственности и его осуществлению – п. 1 ст. 2 ГК).
Это подтверждается правилом п. 2 ст. 209 ГК, закрепляющим право собственника совершать в отношении принадлежащего ему имущества любые действия, не противоречащие закону и не нарушающие права и охраняемые законом интересы других лиц, в том числе отчуждать свое имущество в собственность другим лицам, предавать им, оставаясь собственником, свое правомочие и все в совокупности и т. д.
Из правила п. 2 ст. 209 ГК вытекает пассивная обязанность всех остальных равных с ним субъектов воздерживаться от создания препятствий в осуществлении правомочий собственника.
Всякое иное понимание юридического равенства к праву собственности не должно иметь прямого отношения.
Современные рыночные отношения, как «...поприще купли-продажи иных современных юридических отношений и конструкций...», породили метаморфозы в области собственности (перелив вещных отношений в ценные бумаги, утверждение начал доверительной собственности и др., обусловили концентрацию экономических, товарно-денежных отношений в акционерных обществах), привели к тому, что рынок сам по себе приобрел «самостийное» значение, во многом заслонив свою собственническую основу» как следствие этого, собственность стала «...все более и более уходить в ценные бумаги, другие аналогичные феномены... когда теряется ее вещная природа».
Большинство приведенных выше законов регулируют так называемые рыночные отношения именно в сфере ценных бумаг. Ученые безошибочно связывают начало в России отмеченного процесса с «рыночными реформами» 1990-х годов, которые стали и реформами собственности. Они по-разному констатируют, что имел и имеет место «...системный кризис целей... включая институты права собственности» (В.Д. Зорькин), «...преобразование и упорядочение собственности, охватывающей производство и техническое развитие... не потребовало упрочения вещных качеств собственности как основы свободной экономики...» (С.С. Алексеев). Не стоит сомневаться, что те, кто проводил реформу собственности, делали это не по неразумению, а по заранее продуманной, как ее назвал один из вышеназванных ученых, «неолиберальной матрице».
В этом плане российские институты права собственности просто насильно интегрируют в спекулятивно-мошенническую схему мировой экономики, которой вещно-правовой характер права собственности все более чужд, так как в ней преобладают непроизводственные услуги или услуги, не оказанные вообще.
В другой части работы мы уже приводили в качестве примера «ухода» от вещно-правового содержания (основы) права собственности поправки в ГК, внесенные в качестве законопроекта в 2012 г. в Государственную Думу РФ.
Автор учебника по гражданскому праву В.А. Белов в 2011 г. пишет, как о недопустимом явлении, о попытке (в современной юридической науке!) все вообще абсолютные и некоторые относительные права свести к праву собственности на: бездокументарные ценные бумаги, результаты интеллектуальной деятельности, внесенные в банк денежные средства. Возможно, это мнение было услышано и авторы поправок к ГК пошли другим путем, но к той же цели.
Все объекты правоотношений, названные В.А. Беловым, отнесены к объектам гражданских прав в предлагаемой проектом изменений и дополнений в ГК РФ редакции ст. 128 ГК (объекты гражданских прав). К объектам вещных прав предполагается отнести документарные ценные бумаги и наличные деньги (ст. 222 проекта), очевидно последние лишь в случае, когда они подверглись индивидуализации (ст. 222 проекта).
Заметим, что регистрация ценных бумаг (признак так называемых документарных ценных бумаг) мало что меняет в их сути: это все равно документы, подтверждающие лишь имущественное право.
Однако самое печальное еще не в этом. Из проекта ст. 209 ГК исчезает правило ныне действующей ст. 209 ГК (содержание права собственности) и статья в проекте поправок называется не так, а «понятие владения».
Отодвинутому на второй план праву собственности противопоставляется владение, даже не основанное на праве (в том числе незаконное – ст. 215 проекта); из трех известных правомочий собственника по проекту ст. 221 может быть выделено и осуществлено любое правомочие, что вполне допустимо в отношении владения и пользования, но распорядиться по-своему усмотрению (своей волей) имуществом и совершить с ним любые действия может только собственник (ст. 209 ГК РФ), что не раз подчеркивалось в юридической литературе.
Характеристика собственника при этом в проекте ст. 223 ГК как лица, которое обладает «наиболее полным господством над вещью», никакой правовой нагрузки не несет, хотя бы потому, что субъектом владения будет не обязательно собственник, а любое лицо, осуществляющее фактическое господство над объектом владения (ст. 209 проекта).
Таким образом, в проекте поправок к ГК разрушается «нерушимая» цепочка, характеризующая правовое равенство (равноправие), применительное к праву собственности: неприкосновенность, абсолютность, имущественная самостоятельность, автономия воли, а, значит, становится «безразмерной» и мера свободы.
Подхода, подобного авторам проекта изменений в ГК РФ, к содержанию и сущностному смыслу права собственности не допускали русские ученые, разрабатывавшие философию собственности, «устроение гражданского порядка». Мнение И.А. Ильина о частной собственности как о состоянии, закономерном полномочии иметь «полное, исключительное и прочно обеспеченное правом» господство над вещью, изложено в начале темы.
«В устроении гражданского порядка важнее определение того, что присваивается лицу, что образует законную область его деятельности, чем оно может располагать по своему изволению. Это и есть собственность» (Б.Н. Чичерин).
Еще одно «равенство» в вопросе о собственности, имеющее отношение к праву частной собственности. Это исходящее из понимания «...негативной природы социалистического равенства» равенство в неимении собственности, которое могло быть обеспечено только за счет соединения привлекательной для широких масс коммунистической идеи потребительского равенства с насилием в форме диктатуры пролетариата» (В.Д. Зорькин). В этом В.Д. Зорькин волей или неволей солидарен с большинством русских ученых, создавших русскую философию собственности.
«Прежде всего у самого Маркса можно найти опровержение того лжеморалистического положения, что все зло происходит от неравенства. С хозяйственной точки зрения неравенство было не только необходимо, но и благостно. Благодаря неравенству был возможен максимум достижений в хозяйственной жизни... Неравенство есть могущественнейшее орудие развития производительных сил» (Н.А. Бердяев).
«Социализм совсем не отрицает самого начала собственности; он отрицает лишь частную собственность, поскольку она выражает принципы разграничения... Социализм отрицает лишь частную собственность... во имя безграничной собственности, неограниченного права всех на все… высочайшее потенцирование начала корысти…».
«Было бы в корне неверным решать социальный вопрос методом имущественной нивелировки... она противна и природе, и свободе, а если где-то и пойдут на это, то очень скоро поймут все те ужасные и безрезультатные последствия, перед которыми их поставит жизнь...».
Рассматриваемое равенство или неравенство применительно к собственности нельзя считать тождественным так называемому «равноправию», понимаемому как равенство всех перед законом, либо наделению всех равными правами независимо от национальности, вероисповедания, партийности и т. п.
Нельзя также ставить во главу угла равноправие, как обеспечение законом равенства «стартовых возможностей», одинаковых условий самореализации, как потенциальных частных собственников, т. е. то, что, например, В.Д. Зорькин обоснованно относит к принципам правового государства «на основе юридического равенства всех собственников как участников гражданского оборота». Если равноправие называть равенством, то его надо добиваться, это благая цель, но очевидно, как не было и не будет равенства стартовых возможностей и равных условий самореализации в возникновении права частной собственности у субъектов гражданского оборота, так не будет и фактического равенства между, например, формально равными собственником-государством и собственником-физическим лицом, так как в любом государстве у собственника государства есть возможность употребить и побуждение и принуждение, издав, например, даже не закон, но некий нормативный акт в свою пользу (который можно потом долго обжаловать в суде).
За примерами далеко ходить не надо. Вспомним, как мэрия Москвы в 2009–2010 гг., как собственник земли, разобралась с собственниками из частных домов в Бутово – принудительным переселением и бульдозером. Никакой уравнивающей, распределяющей и т. п. справедливости при этом в помине не было.
На тему «равноправия» и «равенства» есть много принципиальных замечаний, например, уже цитированных у Б.Н. Чичерина и С.Л. Франка. «Люди равны между собой единственно в отношении метафизической своей сущности: во всем остальном неравны. Все естественные определения ведут к неравенству, а так эти определения дают содержание человеческой деятельности, то право рядом с формальным равенством признает материальное неравенство».
С.Л. Франк отмечает, что начало свободы личности – это начала свободы и равенства «...и в этом смысле формальное равноправие всех... стоит в резком антагонизме к началу реального равенства: в силу “фактического неравенства способностей, условий жизни” и таким образом... свобода должна вести к неравенству социальных положений».
Сказанное о «равенстве», «неравенстве» и равноправии напрямую относится к собственности вообще и частной собственности, как одной из форм собственности.
Правда ли то, что «равенство всех пред законом – единственный вид абсолютного равенства, совместимый с рынком?» (В.Д. Зорькин).
Очевидно, что в приведенном утверждении речь идет о равноправии.
Все приведенные выше определения и даже термины ученых, формулировки законодателя (п. 1 ст. 2 ГК), говорят о том, что в гражданском обороте и рыночных отношениях речь идет не о равенстве (тем более фактическом, элементы которого лишь «присутствуют» в рыночных отношениях – С.С. Алексеев), а о равноправии.
Равноправие, как правовой принцип, – это ценность, относящаяся к содержанию всех отраслей права. Это, если угодно, «идеал» политический (В.Д. Зорькин), «проблема демократии неразрывно связана с вопросами равенства и равноправия» (Д.А. Керимов). Правовой принцип, как и право вообще, – ценность не абсолютная, а лишь конструкция для достижения целей других, высших по отношению к нему, ценностей. Принципы в правовой сфере не могут иметь одинакового значения и оказывать одинаковое воздействие на все отрасли права, и внутри отрасли права иметь одинаковое значение для всех институтов отрасли права и, конечно, гражданского в том числе, поскольку правовой принцип, как конструкция (инструмент) не универсальный. Установление любого формального принципа, как то равноправия, законности и т.п., должно соответствовать сути отношений, которых этот принцип касается, соответствовать сути тех высших социальных ценностей, которые нормами данной отрасли права или его институтов достигаются.
«Действительно, принципы равенства, связи прав и обязанностей... закрепления плюрализма форм собственности и др. конкретизируют принципы гуманизма, справедливости, демократизма» (А.Ф. Черданцев). Этим ученым обоснованно предлагалось проблему субординации правовых принципов решать относительно системы ценностей... «которые приняты в обществе и на которые сориентировано право. Это такие ценности, как демократизм, федерализм, справедливость, равенство и др.», и поэтому «...нет смысла ссылаться на справедливость, не указывая конкретной ее формулы» и совершенно очевидно, наоборот, давая формулу справедливости (например, уравнивающую или распределяющую), связывать ее с первичной социальной ценностью, которой этой формуле должно соответствовать.
Исходя из этого, признание равенства участников отношений, регулируемых гражданским правом (ст. 1 ГК РФ), как принципа гражданского права должно использоваться применительно к институту права собственности (и ее формы частной собственности), исходя из высших социальных ценностей, которые должны быть сформулированы государством и обществом на данном этапе развития его экономических устоев и нравственных воззрений среды (социума).
Проблема в том, что в России, как мы отмечали выше, эти экономические устои и нравственные воззрения в законах никак не определены ни в форме понятий, ни терминов (лишь упомянуты – ст. 2, 7, 55 Конституции РФ, ст.1 ГК РФ и других кодексов).
Применительно к праву частной собственности имеется также совокупность, как правило, взаимосвязанных, достаточно устоявшихся в теории и практике применения частной собственности социальных ценностей, которые представляются значимыми и достижению которых частная собственность способна привести. Это: равноправие, справедливость, солидарность, личный труд, творческая деятельность.
Многие ученые добавляют такие «ценности» права собственности как: отношение к вещам «как к своим», «продолжение человека в вещах», «живая неразрывная безусловная связь человека с вещью» (например, С.С. Алексеев, который называет перечисленное «социальными функциями», раскрывающими суть права собственности), а так же прирожденность (естественность) – В.Д. Зорькин.
Попробуем сделать некие выводы из всего изложенного материала. Равноправие может быть реализовано институтом собственности. Проблемы с равноправием есть и будут только во взаимодействии частной собственности с другими формами собственности — прежде всего государственной, и, прежде всего, в невозможности полностью это равноправие обеспечить, так как государство имеет по действующему законодательству и будет иметь возможность обратить при определяемых им же условиях частную собственность в свою пользу.
При этом равноправие – юридические «путы» фактического неравенства субъектов, которое составляет одну из важнейших ценностей частной собственности.
Собственность есть исторически необходимый социальный инструмент распределения материальных благ, которых во всей их полноте и на всех поровну (или всем по потребностям) не может принадлежать (некоторые русские ученые, предполагая спорность этой посылки возникновения собственности, говорили о ней, как о «предположении идеи собственности» – Н.Н. Алексеев).
Исходя из идеи собственности как распределения материальных благ, ученые (экономисты, юристы) предостерегали от принудительного распределения материальных благ посредством их тотального присвоения государством, оформлением прежде всего средств производства в государственную собственность и последующего перераспределения по произвольному установлению и воле законодателя.
В праве собственности социальная ценность «равенство», превращенная в некую самостоятельную ценность, самоцель, реализуясь через принудительное уравнивание частных собственников, с целью якобы достижения справедливости, превращение их в личных, ведет к губительным социальным обстоятельствам, что кажется убедительно показала история собственности в СССР и других социалистических странах. В вопросе о собственности особенно актуально «...прежде всего преодолеть барьеры жесткого обоюдного равенства» (И.А. Ильин).
Есть опасение, что «... до тех пор, пока будет сохраняться частная собственность, коммунистическая идеология, как идеология неособственников, будет иметь свою питательную среду» (В.Д. Зорькин), на которое есть и ответ, данный задолго до высказанного опасения.
Идеология грести всех под одну гребенку и все народное богатство распределять «по головам» – это то, о чем «...может мечтать только безнадежный в своей ограниченности завистник, который еще ни разу не испытал массовой экспроприации на своей шкуре. Из такого распределения и контроля может зародиться только всеобщее горе и нужда...» (И.А. Ильин).
Распределяющее равенство при этом уничтожает все творческие начала свободной деятельности частного собственника и делает бессмысленным рассуждение на тему социальной ценности – «справедливости», применительно к праву частной собственности, если эту социальную ценность понимать только как уравнивающую (на основе равноправия) или распределяющую (пропорциональную), а не как принципиально неодинаковый подход к неодинаковым субъектам (фактически не равным).
Формальное равенство по закону и так с необходимостью ограничивает свободу частного собственника областью прав других юридически равных с ним субъектов, а также областью интересов государства и общества (п. 3 ст. 55 Конституции РФ; п. 2 ст. 1 ГК), а принудительно навязанное распределение собственности (тем более посредством наделения имущественным правом в виде арифметической доли) этой свободы частного собственника лишает вообще.
«Задача государства состоит не в том, чтобы возвестить формальное равенство всех граждан, а в том, чтобы поставить каждого гражданина в подходящие условия, при которых он сумеет показать, на что он способен». (П. Флоренский).
Изучая частную собственность, все без исключения «серьезные философы» новых времен признают, что неотъемлемое основание собственности «... заключается в самом существе человеческой личности». (В.С. Соловьев).
Именно в частной собственности проявляются многие положительные (высшие) ценности человеческой личности: заинтересованность, творчество, инициатива, свобода личности, неуравнивающая (непропорциональная) справедливость, живая связь с объектом собственности, продолжение себя в результатах своего труда (особенно в объектах интеллектуальной собственности) и т.д. и т.п., и даже здоровые природные инстинкты хозяйствования». (И.А. Ильин).
Все перечисленное выше особенно очевидно, когда источником возникновения (приобретения) частной собственности является не захват (пусть ранее на неких нормативных основаниях), а человеческий труд. Очевидно, в частной собственности может найти выражение человек, как высшая ценность (ст. 2 Конституции РФ).
В частной собственности в наибольшей степени способны проявляться наиболее благоприятные черты внутренней сущности человека. «...Право частной собственности есть по существу право на свободу, на свободное самоопределение личности, вне которого нет реального “субъекта права”, а потому нет и правопорядка». (С.Л. Франк).
Процитированную мысль стоит особо отметить в связи с тем, что собственность не может в государстве как социальная ценность жить сама по себе. Она, прежде всего, связана с нравственными ценностями общества и должна находиться в прямой зависимости от них.
Напомним процитированное нами ранее в работе А.Б. Зубова утверждение известного дореволюционного ученого И.В. Михайловского, что «...право даже не закон, а именно право – это то, что в конечном итоге происходит от Божественного закона, что имеет абсолютный смысл, и поэтому возвращение на путь нравственности и права – это то, без чего невозможно существование общества и государства. Собственность – один из таких факторов».
Рассматривая этическое обоснование права частной собственности, мы пришли к выводу, что в таких элементах правоотношения собственности как объект (предмет), субъективное право и обязанность нет сакрального содержания (духовного начала). Очевидно, были правы ученые, предположившие почти сто лет назад, что «непосредственного нравственного оправдания право личной собственности не имеет» и «...никакое вообще человеческое право (в субъективном смысле) не имеет первичной, имманентной, моральной силы».
Если признать, что в составе правоотношения частной собственности присутствует субъект, то это и есть элемент, где есть сакральная нравственность, духовное начало и конец. Этот субъект – человек. Существо не только правовое и разумное (В.Д. Зорькин), но и духовное прежде всего, «...вне которого нет реального субъекта права, а потому нет и правопорядка» (С.Л. Франк); «...начало права собственности связано с метафизической природой личности (Н.А. Бердяев); «...человек должен сам воздействовать на собственность и подчинять ее высшим идеям» (Ф.В. Эрн); «... неотъемлемое основание собственности... заключается в самом существе человеческой личности» (В.С. Соловьев); «духовное понимание человека ... проблема частной собственности сводится к такому пониманию вопроса», «право и государство живут по существу в субъекте права, им, субъектом, его душою, его духом». (И.А. Ильин).
При этом когда русские и современные философы настаивали на необходимости «морального обоснования права» (И.А. Ильин), говорили о «морализации солидарности» (В.С. Соловьев), о том, что «индивидуальная мораль определяет отношение к чувству собственности» (В.Ф. Эрн), они, думается, имели в виду не цель восхождения права частной собственности с его сугубо правовым содержанием до уровня высших духовных сакральных ценностей (истин), что и невозможно, а то, что право частной собственности имеет «живой нерв», «...имеет своим седалищем сознание» субъекта – человека. Именно для него создан нравственный непоколебимый и непреложный закон, который не осуществляется в субъективном праве или обязанности, во внеправовых социальных отношениях «...помимо внутреннего устроения души человеческой...» (Б.Н. Чичерин).
Именно нравственность (индивидуальная мораль) способна создать все лучшее, что есть в чувстве (переживании) частной собственности. Причем главное в чувстве частной собственности – переживание солидарности (историки права называют это воображаемым политико-правовым состоянием).
В переживании солидарности человек «собирает свою чувственную душу», а не «расточает ее», понятие собственности «само по себе более принадлежит к области права, нравственности и ответственности».
Всеми философами, формировавшими русскую философию собственности, подчеркивалась солидарность (ответственность, дисциплина, сочувствие, сопереживание), как основная черта, которая должна быть присуща частному собственнику, чтобы справедливость была социальна.
Наиболее категорично это выразил С.Л. Франк: «... человек, как отдельная личность, как природное существо не имеет и не может иметь никаких вообще “прирожденных”, “неотъемлемых” и “священных” прав... Всякое субъективное право может быть нравственно оправдано сведением его к обязанности».
Солидарность (социальную ответственность), как существенную характеристику права частной собственности, выделяют современные ученые как социальную функцию права собственности вообще и даже те, которые настаивают на том, что собственность – «естественное» и «неотчуждаемое» право. (В.Д. Зорькин).
Нелепо предполагать, что, провозгласив частную собственность и обозначив ее юридическое содержание в Конституции РФ и в ГК РФ, решилась проблема наделения этикой субъектов правоотношений частной собственности, и она сама проявит все свои лучшие стороны, что свободный рынок все расставит сам на свои места (как утверждали сторонники либеральных реформ в России в начале 90-х годов).
Вспомним, что с 20-х годов XX в. на протяжении 80 лет жестко изничтожалась и идея частной собственности, и сам частный собственник.
Философия права собственности устами русских ученых еще в 30-е годы прошлого столетия предупреждала, что «...хозяйственный либерализм с его верой в саморегулирование свободной игры сил и спонтанное равновесие, образующееся в результате конвенции множества хозяйственников, упускает из виду добрую половину истины...», хозяйство, основанное на частной собственности «... есть социальный процесс, в котором взаимодействие людей и их трудовой вклад настоятельно требуют ответственности и солидарности»; «собственность, сведенная к произвольному установлению и лишенная всякой идейной и объективной основы, становится институтом зыбким, лишенным всякой подлинности и всякого внутреннего существа». «Солидарность и дисциплина есть условие прочности самой свободы», – пишет другой философ, рассматривая институт права собственности.
Все остальные «ценности» права частной собственности, а именно «отношение к вещам как к своим», «продолжение человека в вещах», «живая неразрывная связь человека с вещью» – это ценности, которые могут считаться производными юридической конструкции института права собственности как института вещных прав вообще. В них как будто бы нет никакой нравственной идейности, связанной с духовным центром частной (и иной форм) собственности – человеком.
Именно на этих ценностях строит свою позицию по отношению к государственной собственности ученый-юрист С.С. Алексеев. «Дело в том, что государственная собственность лишена основных качеств собственности, как отношение к вещам как к своим, и отсюда ее главных социальных функций, раскрывающих ее суть, смысл, – продолжение человека в вещах, с соответствующим ее влиянием на волю и сознание человека».
Интересно, что и философы видели в «продолжении человека в вещах» ценность института права частной собственности.
«Человеку необходимо вкладывать свою жизнь в жизнь вещей: это неизбежно от природы и драгоценно в духовном отношении. Поэтому это есть естественное право человека... именно в этом состоит право частной собственности». «По общепринятому философскому определению, – пишет другой русский философ, – собственность есть идеальное продолжение личности в вещах или ее перенесение на вещи».
Выделяя такие «ценности» института права частной собственности, как «отношение к вещам как к своим», «продолжение человека в вещах», и т. п., юристы и философы относят их к «главным социальным функциям» (С.С. Алексеев) или к естественным правам человека (И.А. Ильин), очевидно видя в них проявление института права собственности как вещного по своей экономической и правовой природе. С.С. Алексеев посвящает в своей работе отдельную главу социальным функциям собственности, где ни о каком «отношении к вещам как к своим» или «продолжении человека в вещах» речи не идет: только о мотивированной творческой, социальной хозяйственной деятельности и обременяющей собственника социальной ответственности за результаты использования своего имущества.
В.Д. Зорькин также пишет об обязанностях собственника и законодательных обременениях собственности, «...которые вытекают из его (права собственности – С.Д.) функций в современном социальном государстве».
И.А. Ильин, конечно, также рассматривает социальную ценность права частной собственности только в связи с переживанием частным собственником «благородных мотивов» и «социальных побуждений» при владении, пользовании и распоряжении объектами частной собственности (посвящая этой теме отдельную главу).
Все перечисленные ученые не отрицают огромной роли, которую играет и может сыграть государственная собственность.
Заметим, что, как ни печально, коллегиальные и индивидуальные органы власти в современной России (чиновники, как их называл С.С. Алексеев) как раз относятся к государственной собственности «как к своей» в силу своего извращенного правосознания, поскольку «... власть – доходное место, государство – общественный пирог...» (И.А. Ильин) и к частной собственности – тоже как к своей (часть так называемой пенсионной реформы о распоряжении государством «накопительной частью пенсии» – по сути, частной собственностью граждан).
Интересную критику ценности частной собственности, «продолжения человека в вещах» и отношения к вещам «как к своим» можно найти у П.Л. Лаврова и В.Ф. Эрна, в частых ситуациях, когда все достоинство человека выражено только в его вещах (деньгах, ценных бумагах, имуществе).
Отношение к вещи «как к своей» и «продолжение человека в вещах», в зависимости от личных нравственных качеств частного собственника, способны породить два взаимно исключающих результата: во-первых, это может быть выражение высочайшего эгоизма, «похоти экономической», любых антисоциальных проявлений, например, циничного отношения к хозяйству и природе, мещанского отношения к собственности и злоупотребление ею. По нашему мнению, именно эта сторона частнособственнического поведения, это «начало собственности подвержено гниению и разложению. Великие злоупотребления возможны в связи с собственностью».
Во-вторых, частнособственническое поведение может быть проявлением лучших, высших нравственных ценностей, заложенных в идее института права частной собственности: инициативы, трудолюбия, пользования и распоряжения объектами частной собственности в интересах общества; неуравнивающей (непропорциональной) справедливости; дисциплины, ответственности, солидарности (сострадания, сочувствия).
Очевидно, что идея частной собственности в ее первозданном виде предполагает создание государством условий для формирования частных собственников и возможности проявления ими в актах пользования и распоряжения объектами права частной собственности этих высших социально значимых ее начал, достижения заложенных в ней высших ценностей, включая, прежде всего, чисто юридические способы (разрешить, запретить, ограничить, признать поведение законным либо нет), так как, очевидно, в действительности в большей степени правы те ученые, которые утверждали, что «нельзя дать какое либо отвлеченное философское понятие собственности, помимо того, которое уже дано в законах, в положительном праве»; «идея собственности целиком принадлежит к области права и вне ее не имеет никакой силы, поэтому не может быть речи о прирожденном, абсолютном праве собственности».
Одновременно государству надо учитывать, что русского человека только на основе понятий западного либерального «нравственного» модерна, «правового разумного» никакие правовые барьеры брать не заставишь. Не получалось и не получится, чтобы он вслед за европейским «...зажил такими органами души, которые бессильны в обращении к священному... которые переоценивают силу формальной дисциплины и волевой организации».
Стоит ли еще раз напоминать, что идея собственности порождена не позитивным правом (об этом не раз было сказано выше) и в процитированном утверждении С.Л. Франка бесспорно только то, что вне области права собственность не имеет юридической силы (а не «никакой силы»), но позитивное право прежде всего способно либо сделать идею собственности пригодной для развития естественных основ хозяйственной жизни человека (труд, творчество, инициатива, дисциплина, солидарность), либо сделать собственность (частную, государственную) антиподом, оковами ее социальной ценности, когда та или иная насильственно навязанная модель собственности, как, например, государственная социалистическая собственность, которая «...в государственном капитализме обобщает ошибки капитализма частного».
Актуальна сейчас мысль, высказанная П.Б. Струве почти сто лет назад (в 1923 г.) о том, что: «В России не нужно восстанавливать собственность – эта задача была относительно проста и легка. Нужно создавать собственность, создавать ее как прочное настроение и устремление народных масс».
Решать эту задачу нужно государству.
«Настоящие задачи и цели государства... заключаются в осуществлении солидарных интересов людей». «Всякое ограждение и обеспечение личной сферы имеет своей целью воспитание индивидов к солидарности, к служению общему делу»... роль права здесь заключается в обеспечении «...государственного направления и надзора за системой собственности и частного владения индивидов... частная собственность должна... быть проникнута идеей служения, иметь не абсолютное функциональное значение».
В этом заключается одно из фундаментальных начал конституционных основ собственности: «...социализация собственности (“собственность обязывает”), социальное государство...».
Для современной России создание собственности, как прочное настроение и устремление народных масс, основанное на солидарности и социальной ответственности должно стать, если угодно, частью национальной идеи, частью того «великого чувства» и «великой всех единяющей и все освящающей мысли...», что переживанием солидарности «...народ невольно признает верхних людей с ним заодно, из чего рождается национальная сила – вот в чем живут нации, а не одной лишь биржевой спекуляцией и заботой о цене рубля».
Интересно, что лидеры современной России это как будто бы понимают.
Однако, как всякая либеральная идея, эта суть права собственности вырывается ими из современного актуального исторического материала, живет одним днем и ни в каком конкретном результате не воплощается. Более того, даже напротив, государство демонстрирует решением своих органов власти нежелание создавать условия для политико-правового состояния солидарности как социального предназначения права частной собственности.
Характерный пример – это постоянные манипуляции власти с размером единого социального налога (страховых взносов), который обязаны уплачивать страхователи (они же в подавляющем большинстве работодатели – частные собственники предприятий) за своих работников.
Работодатели (частные собственники в своей массе) свою солидарность с работниками «отрицают», создавая многомиллиардные задолженности по уплате единого соцналога (страховых взносов). Государство (в лице казны, фиска) свои обязанности как гаранта исполнения социальных обязательств выполнять также не хочет и к «солидарности» казну призывает (принуждает) Конституционный Суд РФ (постановление от 10 июля 2007 г. № 9-П). Подчеркнем, что вышеупомянутый процесс происходит в пенсионной системе, задуманной и построенной во многих странах мира, и в России тоже, на принципе солидарности (когда работающее население отчислениями из заработка в социальные фонды поддерживает материально часть населения, которая не может работать в силу возраста, состояния здоровья и по иным социальным обстоятельствам).
Настораживает то, что государство никак реально не планирует ситуацию исправлять.
Автор настоящей работы с 1999 по 2003 г. работал заместителем председателя правления Пенсионного фонда РФ (ПФР) и может утверждать, что ПФР еще в эти годы в своих письмах ставил в известность руководство России о том, что к 2015–2018 гг. количество работающего населения в РФ сравняется с количеством неработающего. Дефицит работающих составит от 5 млн. чел в 2015 г. и далее будет возрастать.
Что сделано? Увеличен размер страхового взноса с ПФР (с 1 января 2012 г. до 22%) до этого непродуманно сниженный в 2002 г. якобы с целью стимулирования уплаты заработной платы по закону (по так называемой «белой схеме» вырос незначительно, зато получили серьезный дефицит средств в социальных фондах, компенсированных из бюджета). Вместо привлечения в хозяйственный процесс граждан, прежде всего из стран СНГ, которые способны выполнять работу на основе легальных трудовых договоров, Россию наводнили 10 млн. «гастарбайтеров», нелегалов при «полутеневых» и «теневых» доходах, в условиях чего солидарный принцип пенсионной системы продолжает нарушаться.
Далее в процессе обсуждения новой «пенсионной реформы» в 2012 г. на перспективу запланировано некое изъятие в доход государства средств накопительной части пенсий, которые можно на полном основании считать частной собственностью граждан России и которой как всякой частной собственности граждан согласно ст. 35 Конституции РФ можно лишить исключительно в судебном порядке.
Еще ранее последовало внесение от имени Президента РФ (тогда Д.А. Медведева) рассмотренных в другой части настоящей работы поправок в ГК РФ, ведущих к серьезным нарушениям сущностного содержания права частной собственности и даже исключению ее как таковой из ГК РФ.
Что еще родит либеральная матрица?
Зная современную тенденцию развития государственной политики в вопросе о частной собственности, делается даже неловко актуализировать данные в свое время учеными (философами и юристами) убедительные рекомендации относительно подхода с величайшей осторожностью к утверждению института права частной собственности в обществе, в котором частный собственник совсем или почти не воспринимает идеи солидарности, социальной ответственности (включая переживание своей обязанности перед другими собственниками и обществом в целом), не понимает, что «.. .частная собственность есть власть: непосредственно над вещами, но опосредованно над людьми...». И поэтому «...нельзя давать власть, не воспитывая в ней. Частная собственность есть свобода. Нельзя предоставлять свободу, не приучая к ее благоупотреблению». Исходя из степени готовности или неготовности сообщества частных собственников воспринимать свободу как условие «подлинной солидарности» и дисциплины должна строиться политика «государственного направления и надзора за системой собственности и частного владения индивидов» и «государству принадлежит право (и обязанность) объединения и корректирования... в порядке такого дополнения и корректирования государство может... принять на себя обязанности и функции частного собственника в лице государственных монополий на некоторые отрасли производства или хозяйственной жизни».
Председатель Конституционного Суда Р.Ф. В.Д. Зорькин помимо осмотрительности в плане свободы частной собственности (эта мысль проводится и у И.А. Ильина) пишет о необходимости иных, помимо предусмотренных ч. 3 ст. 17 Конституции, ограничений права частной собственности, поскольку «...отсутствие тех или иных ограничений права собственности, востребованных жизнью, является серьезным недостатком правового регулирования». В чем конкретно должны проявляться эти ограничения можно с известной степенью вероятности догадаться исходя из того, что В.Д. Зорькин считает явным «дефектом» законодательства, влияющим на возникновение и дальнейшее развитие «не эффективной» частной собственности, а именно: первоначальная нелигитимность приватизации и отсутствие правового воплощения в нашем законодательстве принципа «право собственности обязывает». Последнее обстоятельство В.Д. Зорькин считает особо важным, связывает обременения собственника с предназначением права собственности и его функциями «...в современном социальном государстве, и именно поэтому настаивает на том, что право собственности не имеет абсолютного характера...».
В начале настоящей работы мы попытались подробно объясниться по вопросу содержания понятия «абсолютность» права собственности в гражданском праве.
Конституционное право, очевидно, вкладывает в это понятие иной смысл, равно как склонно к вещно-правовому содержанию права собственности присоединять иные имущественные права. Исходя из социального предназначения права собственности, и частной в том числе (в его неразрывной связи с социальными обязанностями), философы и юристы, как правило, отказывали праву частной собственности не только в абсолютности, но (в отличие от В.Д. Зорькина) и в его «естественности», «прирожденности», некой «священности». Именно на основе приоритета принципа солидарности и социальной ответственности частного собственника эти ученые допускали ограничения права частной собственности и подчинения «...более высоким началам», обеспечивающим подход собственника «к образу человека».
В этой связи необходимо не только рассуждать, но и предлагать конкретные меры выхода из системного кризиса «... целей, архитектуры и технологий развития, включая институты права собственности». Чему следует посвятить отдельную часть настоящей работы.
теория права и государства
Статья опубликована в Евразийском юридическом журнале № 7 (62) 2013
