К вопросу о внутренних предпосылках начала судебной контрреформы в России в 70–80-х гг. XIX в.

Судебная реформа была составной частью радикальных преобразований 60-70-х гг. XIX в. Провозглашалось отделение судебной власти от административной, закреплялись прин­ципы независимости и несменяемости судей. Был отменен сословный принцип построения судебной системы и введен всесословный суд. Сократилось число судебных инстанций, судебные органы строились по значимости рассматриваемых уголовных дел (мировая юстиция предназначалась для мало­значительных дел, общие судебные места - для более важных дел). Для рассмотрения отдельных уголовных дел в окружных судах вводился институт присяжных заседателей. Впервые в России создается институт адвокатуры («присяжных поверен­ных»), «без которых решительно невозможно будет введение состязания в судебных прениях в уголовном судопроизводстве с целью раскрытия истины и предоставления полной защиты тяжущимся и обвиняемым перед судом».

Указанные явления не могли сохранить первоначальный вид согласно замыслам авторов судебной реформы. Сказа­лись, в первую очередь, особенности общественного развития России во второй половине 60-х - 70-х гг. XIX в. Речь идет, пре­жде всего, о появлении в России политического терроризма.

Основная причина судебной контрреформы заключалась в том, что новый суд вошел в вопиющее противоречие с само­державно-чиновничьим строем России, крепостными поряд­ками, только в самом общем виде поколебленными другими реформами, в частности, отменой крепостного права. Новый суд был непригоден для государственных органов в борьбе с революционным народничеством 70-х годов (в данном случае речь идет о таких компонентах, как провозглашенные прин­ципы несменяемости и независимости судей, суда присяж­ных, независимой от администрации адвокатуре, гласности, состязательности судопроизводства, праве на защиту).

Судебная контрреформа: а) существенно изменила по­рядок расследования и судебного рассмотрения политиче­ских преступлений, а также ограничила права подсудимых; б) ограничила и частично отменила такие демократические ин­ституты, как независимость и несменяемость судей, гласность и состязательность судопроизводства; в) не рассматривала уго­ловные дела с участием присяжных заседателей, где имелось право подсудимого на защиту; г) почти упразднила мировую юстицию, осуществила слияние в низшем звене администра­тивной власти с властью судебной.

В этом отношении существенные изменения в судебные уставы внес Указ от 7 июня 1872 г., который устанавливал, что основная масса дел о государственных преступлениях подле­жала рассмотрению не судебных палат с сословными предста­вителями (как это предусматривалось судебными уставами), а особого присутствия Правительствующего Сената с сословны­ми представителями. Правовой акт вносил изменения и в по­становление о гласности судопроизводства, провозглашенное в 1864 г. С принятием данного правового акта государственные преступления исключались из общей системы уголовно нака­зуемых деяний.

Следующими звеньями судебной контрреформы мож­но считать два Указа Александра II, принятые 9 мая 1879 г., - «О подсудности и порядке производства дел о государствен­ных преступлениях» и «О временном изменении подсудности и порядка производства дел по некоторым преступлениям». Первый правовой акт обеспечивал безусловное вынесение об­винительных приговоров. Второй изъял из подсудности при­сяжных заседателей ряд преступлений против порядка управ­ления. Указ от 9 августа 1878 г. передавал «...обвиняемых в вооруженном сопротивлении властям... или нападении на чи­нов войска и полиции, коль скоро нападения эти сопровожда­лись убийством, нанесением ран, увечий и тяжких побоев... военному суду для суждения по законам военного времени».

Следовательно, в развитии Указа от 9 августа 1878 г. право­вым актом от 8 апреля 1879 г. был расширен круг дел, разби­равшихся военными судами по «законам военного времени».

Несмотря на это, решающее влияние на производство дел о государственных преступлениях оказывало Положение «О мерах к охранению государственного порядка и обще­ственного спокойствия» от 14 августа 1881 г., коренным обра­зом изменившее соответствующие статьи «Устава уголовного судопроизводства» от 20 ноября 1864 г. Этот правовой акт за­вершал собой широкий круг мероприятий государственных органов по отказу от тех принципиальных устоев судебной ре­формы, которые гарантировали обвиняемому и подсудимому ряд прав и распространялись на политические преступления. В местностях, объявленных на положении усиленной или чрезвычайной охраны, судебные органы всецело подчинялись администрации, а судебная ответственность заменялась ответ­ственностью административной. Правовой акт осуществлял широкое вторжение административной власти в деятельность судов, предоставил администрации право рассматривать дела, которые в соответствии с судебными уставами подлежали ис­ключительной компетенции судов.

Наряду с независимостью судебной власти, ожесточен­ным нападкам со стороны реакционной печати и высших должностных лиц подвергался принцип несменяемости су­дей. Указ от 20 мая 1885 г., утвердивший так называемое выс­шее дисциплинарное присутствие Сената, согласно которому последний получил право смещения и перемещения судей, фактически покончил с их несменяемостью.

Следует отметить, что сильнейший удар по принципу гласности нанес Указ от 12 февраля 1887 г., который предо­ставил председательствующему на судебном разбирательстве право закрывать двери судебного заседания по ряду основа­ний, не предусмотренных судебными уставами. Вопрос о за­крытии дверей судебного заседания мог быть решен также министром юстиции, министром внутренних дел и генерал- губернатором.

Тем не менее, реакция настаивала на дальнейшем рас­ширении подсудности судебных палат с сословными пред­ставителями и соответствующем ограничении суда присяж­ных заседателей. Соответственно, составная часть судебной контрреформы - это дальнейшее ограничение компетенции суда присяжных. Следствием этого был Указ «Об изменении порядка производства дел по некоторым преступлениям, под­лежавшим ведению судебных мест с участием присяжных заседателей» от 7 июля 1889 г. Правовой акт осуществил ши­рокомасштабное наступление на суд присяжных, изъяв из его подсудности весьма обширный круг уголовных дел, и тем са­мым завершил судебную контрреформу в части, касающейся общих судебных установлений и основных демократических принципов уголовного судопроизводства.

С другой стороны, финалом судебной контрреформы были ликвидация мировой юстиции и создание института земских начальников, наделенных не только судебными, но и административными прерогативами в отношении крестьян, городских судей и уездных членов окружного суда.

По Положению «О земских участковых начальниках» и по Правилам «О порядке приведения в действие Положе­ния "О земских участковых начальниках"» от 12 июля 1889 г. земскими начальниками могли быть только дворяне, которые председательствовали в уездных съездах (второй инстанции для «земских» начальников), а также уездные предводители дворянства. Введение института земских начальников означа­ло отказ от одного из краеугольных камней судебной рефор­мы, от принципа отделения судебных органов от органов ад­министративных. Правила «Об устройстве судебной части в местностях», которыми было введено Положение «О земских участковых начальниках», и Временные правила «О волостном суде» от 12 июля 1889 г.³ вернулись к множественности судеб­ных учреждений, отступив от принципа бессословной органи­зации судебных органов и бессословной подсудности, установ­ленных судебными уставами.

таким образом, появление института земских началь­ников явилось предвестником судебной контрреформы. Оно было призвано реагировать на изменившуюся общественную ситуацию в стране. В известном смысле произошло сворачива­ние демократических норм общеуголовного законодательства с учетом реалий общественного развития.

Как известно, в ходе реформы были четко определены границы пространства деятельности каждой судебной инстан­ции. Подчеркивалось принципиальное отличие Сената как верховного кассационного суда, наблюдавшего за охранением точной силы законодательства и за единообразным его испол­нением всеми судами государства, от всех остальных судов, рассматривающих дела по существу.

Наряду с этим регламентировалось учреждение суда присяжных заседателей для определения в уголовных делах вины или невинности подсудимых. Следствие и суд по госу­дарственным преступлениям были возложены на судебные палаты с сословными представителями, которые наравне с членами палаты участвовали как в определении вины или не­винности подсудимого, так и в постановлении приговора. Та­кой суд был призван стать надёжным орудием защиты интере­сов господствующего класса.

М.В. Немытина совершенно справедливо, на наш взгляд, подчеркнула два фактора, которые предопределили истори­ческую обреченность суда присяжных в России в пореформен­ный период. Отсутствие опыта демократии, непреодолимая подчас граница между различными сословиями, преоблада­ние крестьянства в составе населения страны (примерно 8/10) - все это привело к тому, что суд присяжных стал представлять собой уменьшенную модель общества. И никакие законода­тельные нормы, направленные на обеспечение желательного для правительства состава присяжных, не могли противосто­ять реальной социальной структуре общества, существовав­шим в этом обществе противоречиям.

В качестве второго фактора, также отрицательно повли­явшего на восприятие института присяжных заседателей в глазах «власть придержащих», была мягкость значительного числа приговоров, вынесенных представителями обществен­ности. «Низкая репрессивность суда с участием присяжных за­седателей, - отмечает М.В. Немытина, - служила одним из се­рьезных оснований для нападок на этот институт. По данным статистики, за период с 1876 по 1891 гг. присяжные заседатели оправдывали от 44 до 34 % подсудимых».

Для более подробной характеристики картины уголовно­го процесса дореволюционной России в пореформенный пе­риод также необходимо отметить своеобразную роль военной юстиции в судебной системе. Военные суды являлись здесь не только специальными судами по делам о воинских преступле­ниях. Они также использовались российским правительством в качестве особого удобного орудия борьбы с преступления­ми, угрожавшими основам дворянской монархии. В местно­стях, состоявших на положении «усиленной» или «чрезвычай­ной» охраны, высшие представители гражданской и военной администрации имели право передавать дела об общеуголов­ных преступлениях (убийстве, разбое, поджоге, изнасилова­нии, посягательстве на должностных лиц) в военно-окружные суды. Эти суды действовали в составе военных юристов и вре­менных членов (строевых офицеров), которые имели право не­зависимо от размера наказания, предусмотренного еще в со­ответствующей статье «Уложения о наказаниях, уголовных и исправительных» 1845 г., приговаривать обвиняемых по делам о вышеперечисленных преступлениях к смертной казни.

Н.Н. Полянский писал, что право утверждения (и смягче­ния) приговоров военно-окружных судов, вынесенных в этом порядке, принадлежало генерал-губернаторам или команду­ющим войсками соответствующего военного округа, которые не пропускали поданной на приговор суда кассационной жалобы. Следует отметить, что военно-окружные суды составля­ли звено особой ветви судов, возглавляемых Главным военным судом, осуществляющим функции кассации и надзора.

В этом смысле Сенат как высший кассационный суд не имел отношения к военной юстиции. Органы военной про­куратуры не были подчинены министру юстиции и возглав­лялись главным военным прокурором. Аналогично были по­строены органы военно-морской юстиции.

Судебная реформа и ее результаты встретили неодно­значное отношение в обществе. Яростным ее критиком яв­лялся выдающийся государственный деятель, обер-прокурор Синода Константин Петрович Победоносцев. Он исходил из необходимости «ввести судебные установления в общий строй государственных учреждений, от коего ныне представ­ляются они как бы отрезанными, в виде самостоятельной и независимой власти. В Российском государстве не может быть отдельных властей, независимых от центральной вла­сти государственной». «В этом отношении следует учитывать исторические особенности Российского государства, - замеча­ет К.П. Победоносцев. - Нигде в мире суд не обособлен так, как у нас в России. Разница громадная в том, что повсюду су­ществует веками установившееся и организованное судебное сословие, в коем первенствуют старые деятели, опытные люди; повсюду есть стройное систематическое законодательство, разработанное судебной практикой тоже в течение веков. Там признается несменяемость судей, но они не бесконтрольны, и есть на них управа».

Насаждение принципа несменяемости судей в России привело, по мнению близкого друга и наставника Александра III, к крайне отрицательным последствиям. В этом отношении был сделан безапелляционный вывод: «Очевидно, что приви­вать к таким должностным лицам сознание внешней незави­симости от властей и права несменяемости - не дело здоровой политики и служит не столько к нравственному укреплению судебного сословия, сколько к его деморализации, что мы и видим на самом деле. Под покровом несменяемости развива­ются и укрываются всякие беспорядки, происходящие от не­способности, лени, равнодушия, формализма, - беспорядки, тяжело отзывающиеся на массе лиц, ищущих правосудия».

Яростное неприятие у обер-прокурора Синода вызывал публичный характер проведения судебных заседаний. Судеб­ное заседание, на его взгляд, превращается в спектакль, «не­достойный правосудия»; «публичность в этом безграничном смысле и виде не только не представляет никаких существен­ных гарантий беспристрастности в решении, но напротив еще оскорбляет оные, представляя из суда арену для волнующихся и борющихся партий».

Как подчеркивалось ранее, об усилении позиций защиты в судебном процессе свидетельствовало оформление института адвокатуры. Именно эта сторона демократического характера судебной реформы вызывала у Константина Петровича особое раздражение. Он подчеркивал необходимость «принять реши­тельную меру к обузданию и ограничению адвокатского произ­вола, поставив поверенных в строгую дисциплину перед судом. Вольность этой профессии дошла до того, что адвокаты, эксплу­атируя своих клиентов в видах личной наживы, в то же время терроризуют на суде и судей, и обвинителей, и свидетелей, воз­буждая публику искусственными приемами, действующими на нервы. К этой профессии, в коей легко приобрести и популяр­ность, и деньги, стремятся наиболее способные и решительные люди, так что суд, который по большей части состоит из людей слабейшего характера, не в силах противиться натиску адвокат­ского красноречия, прибегающего к софизмам и театральным приемам для достижения своей цели».

Вполне логично было ожидать неприятие К.П. Победо­носцевым института присяжных заседателей. Он называл его «ложным, совсем несообразительным с условиями нашего быта и с устройством наших судов». При этом допускается воз­можность сохранения этого символа демократического пре­образования судопроизводства только в одном случае: «Это учреждение и там, где оно действует с некоторым успехом, предполагает непременно крепкую дисциплину над присяж­ными со стороны судьи, опытного и искусного в своем деле». Последнее обстоятельство вызывает у автора очевидную доса­ду, так как «такие судьи у нас по необходимости редки, и по­тому присяжные, случайно набираемые большей частью не из крепких, а из слабых и зависимых людей в обществе, пред­ставлены случайному воздействию на них всяких сторонних влияний со стороны адвоката, со стороны публики, со стороны господствующего в настоящую минуту предрассудка, со сто­роны лица наиболее главного в среде их самих, наконец - со стороны подкупа и уговора, - чему были уже, к сожалению, неоднократные примеры».

Подобные высказывания в устах известного правоведа, выдающегося общественного и политического деятеля явля­ются глубоко симптоматичными. К.П. Победоносцев, несо­мненно, выразил точку зрения, которая преобладала среди консервативно настроенной части публики. В этом сказывался не только чисто правоохранительный подход обер-прокуро­ра Синода, но и известное раздражение определенных слоев общества, направленное против деятельности адвокатов и суда присяжных. В данном случае речь шла не о простом раз­дражении традиционного российского менталитета в отноше­нии новаций, в основном скопированных с западной модели судопроизводства. Нам представляется, что в данном случае произошло чрезмерное (в глазах общественности) усиление функций защиты в условиях новой системы уголовного суда. В этом смысле столь резкие по форме высказывания К.П. По­бедоносцева можно воспринимать как своеобразную ответную реакцию определенной (и весьма влиятельной) части обще­ства, заинтересованной в известном «выправлении ситуации». Подобное «выправление» должно было привести к восстанов­лению полновесной роли обвинения в ходе судебного разби­рательства. Приходится констатировать, что дальнейшее раз­витие событий продемонстрировало неспособность царской администрации решить данную проблему, соблюдая опреде­ленный гармоничный подход. В итоге все свелось к решитель­ному отказу от многих демократических принципов, заложен­ных в основу судебной реформы 1864 г.

Характерно, что в условиях проводимой сегодня в России судебной реформы вновь раздаются голоса против введения института присяжных заседателей. В этом смысле многие вы­сказывания К.П. Победоносцева и поныне не утратили своей актуальности.

Все вышеизложенное позволяет сделать вывод о неодно­значном восприятии в обществе результатов судебной ре­формы, когда происходило максимальное наполнение право­способности субъектов уголовного судопроизводства прежде всего в сфере защиты.

В конечном счете указанные обстоятельства и предо­пределили постепенное ограничение компетенции, а затем и свертывание этого важнейшего демократического института судебной реформы.