Оскорбление может выражаться и действием. В таком случае «оскорбление необходимо отличать от иных насиль­ственных действий, причиняющих физическую боль (пощечи­на, дергание за уши, забрасывание предметами и т. п.). Если при нанесении побоев лицо стремится причинить физиче­скую боль, то при оскорблении объектом посягательства явля­ется честь и достоинство личности».

Необходимым объективным признаком преступления выступает характер оскорбительных действий, установление которого в теории и на практике вызывает определенные трудности. В связи с этим суды часто назначают судебно-линг­вистические экспертизы. Оскорбительные действия и выска­зывания должны носить форму неприличных, т.е. противо­речить сложившимся в обществе нормам нравственности, морали и культурным традициям, унижать честь и достоин­ство представителя власти, - быть персонифицированными, направленными в адрес конкретного лица (лиц), являющегося представителем власти, выражать отрицательную оценку лич­ных, профессиональных, служебных или должностных качеств потерпевшего. Содержание высказываний может соответство­вать действительности либо быть ложным, что не влияет на квалификацию. Определение неприличной формы является вопросом факта, в каждом конкретном случае устанавливает­ся исходя из обстоятельств дела, личности потерпевшего, его субъективного восприятия, господствующих в обществе пред­писаний морали. Неприличная форма должно относиться не только к внешней стороне поведения, но и к содержанию дей­ствий и слов, составляющих оскорбление. Например, такие выражения как «алкоголик», «свинья» должны расцениваться как оскорбление.

С точки зрения оценки признаков оскорбления интере­сен следующий пример. К. признан виновным в совершении преступлений по ч. 1 ст. 136, ч. 1 ст. 316 и п. 3 ч. 2 ст. 185 УК РА. Однако в приговоре суда не дано оценки всех признаков оскорбления представителя власти. Приговор содержит две формулировки характера оскорбительных слов: данную ор­ганами предварительного расследования как «высказывание в адрес инспекторов бранных слов сексуального характера, чем оскорбил их недостойным образом, унизив честь и досто­инство полицейских»; судом - как «не подчинился законным требованиями и, произнося нецензурные слова, оскорбил их недостойным образом, унизив честь и достоинство поли­цейских». Наиболее удачно определяющим признаки пре­ступления представляется описание деяния органами пред­варительного расследования, оно однозначно указывает на неприличность формы высказываний и их обращенность в адрес потерпевших.

Содержание других изученных материалов уголовных дел также свидетельствует о том, что суды Армении недоста­точно четко отражают субъективную направленность и харак­тер оскорбления представителя власти.

Другим обязательным признаком преступления по ст. 319 УК РФ является публичность оскорбления представителя вла­сти, что подразумевает нанесение оскорбления в присутствии посторонних лиц. На квалификацию количество присутству­ющих не влияет. Оскорбление может быть нанесено и заочно, в отсутствие потерпевшего. При этом виновный должен с уве­ренностью предполагать, что о его действиях будет сообщено лицу, которое он хочет оскорбить.

Для квалификации оскорбления представителя власти необходимо, чтобы оно было совершено «при исполнении по­терпевшим своих должностных обязанностей или в связи с их исполнением» (по УК РФ), «в связи с исполнением служебных обязанностей» (по УК РА). Ответственность по ст. 319 УК РФ наступает независимо от того, находится ли представитель власти на дежурстве или же по своей инициативе либо по просьбе граждан принял меры к предотвращению нарушения общественного порядка или пересечения преступления.

Существенным различием российской и армянской норм об оскорблении выступает наличие в УК РА квалифицирован­ного вида преступления. По ч. 2 ст. 318 УК РА более строгие уголовно-правовые последствия влечет публичное оскорбле­ние, совершенное в публичных выступлениях, в публично демонстрируемых произведениях или через средства массо­вой информации. Данное положение заслуживает особого внимания. Несмотря на то, что основной состав закрепляет в качестве конструктивного признак публичности, обоснованно разделить степень общественной опасности посягательства по критерию доступности информации о нанесенном оскорбле­нии.

С точки зрения сравнительного правового исследования оригинальной является ст. 320 УК РФ об ответственности за разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении должностного лица правоохранительного или с подобным ограничительным толкованием понятия неприличности сложно согласиться, поскольку за рамками уголовно наказуемых действий остаются иные неприличные языковые формы, включа­ющие грубую и бранную лексику, употребление которой также противоречит правилам поведения в обществе, способно умалять честь и достоинство субъекта.

Аналога данной нормы в армян­ском законодательстве нет. Статья имеет две части, закрепля­ющие основной и квалифицированный составы разглашения сведений о мерах безопасности.

Основной состав преступления сконструирован как ма­териальный. Системности УК РФ будет способствовать изме­нение законодательной конструкции данного состава престу­пления на формальный путем замены слова «разглашение» на слово «сообщение». Такое предложение объясняется по­вышенной степенью общественной опасности преступления и соответствует логике изложения российским законодателем иных преступлений против безопасности субъектов государ­ственного управления.

Преступления против безопасности субъектов государ­ственного управления совершаются только с умышленной формой вины, при этом большинство российских и армян­ских криминалистов считают, что лишь с прямым умыслом. При применении насилия или угрозы его применения по от­ношению к представителю власти (или его близким) в связи с выполнением им своих должностных обязанностей виновный осознает общественную опасность деяния и желает действо­вать таким образом. При совершении оскорбления в содержа­ние умысла входит не только осознание виновным характера своих действий и желание оскорбить потерпевшего, но и по­нимание, что потерпевшим является представитель власти, исполняющий свои должностные обязанности.

Для иллюстрации субъективной стороны данной группы преступлений характерен следующий пример. С. осужден об­ластным судом по ч. 3 ст. 213 и ч. 2 ст. 318 УК РФ. Замести­тель прокурора области, не оспаривая приговор в отношении осуждения С. за хулиганство, поставил вопрос об отмене при­говора в части его осуждения по ч. 2 ст. 318 УК РФ. В представ­лении указывалось, что С. ударами ножа причинил работнику милиции Б. колото-резаные ранения в левой паховой области и на левой ушной раковине и пытался нанести еще несколько ударов, т.е. совершил посягательство на жизнь работника ми­лиции, поэтому действия следует квалифицировать по ст. 317 УК РФ.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ приговор областного суда оставила без изменения, а касса­ционное представление - без удовлетворения. По смыслу за­кона лицо может быть признано виновным в посягательстве на жизнь сотрудника правоохранительного органа только при наличии прямого умысла, т.е. когда действия виновного свидетельствуют о том, что он предвидел наступление смерти потерпевшего, и желал этого. В деле отсутствуют доказатель­ства наличия у С. прямого умысла на убийство потерпевше­го. Высказывания осужденного в процессе хулиганства, что он всех порежет, в том числе и себя, не свидетельствуют о пря­мом умысле на убийство Б. Конкретно кому-либо убийством не угрожал, а как видно из его показаний, размахивал ножом, пытался закрыть дверь и не пустить сотрудников милиции в свою квартиру. В результате этих действий и были причинены телесные повреждения Б. При таких обстоятельствах суд обо­снованно пришел к выводу об отсутствии у виновного прямого умысла на посягательство на жизнь Б., правильно квалифици­ровал содеянное по ч. 2 ст. 318 УК РФ.

В уголовно-правовой литературе предлагается усилить безопасность субъектов управления за счет установления от­ветственности за применение насилия по неосторожности. В частности, Е.Л. Таможник отмечает, что по результатам из­учения прекращенных уголовных дел и постановлений об от­казе в их возбуждении основанием отказа или прекращения выступал факт наступления вреда здоровью потерпевшего по неосторожности в процессе сопротивления или злостно­го неповиновения сотрудникам правоохранительных органов (представителям власти). Исходя из этого, автор делает вывод о недостаточной защищенности их жизни и здоровья.

Системности изложения законодательного материала бу­дет способствовать регламентация особо квалифицированно­го вида состава преступления, закрепленного в ч. 3 ст. 318 УК РФ, включающего наступление смерти представителя власти или его близких по неосторожности.

Практически все составы рассматриваемых преступле­ний предполагают альтернативно указанные обязательные признаки: специальная цель (воспрепятствование законной деятельности потерпевшего) или мотив (месть за такую дея­тельность) деяния. Однако их формулировка оригинальна для каждой из рассматриваемых статей. Так, в ст. 317, 320 УК РФ закреплена цель воспрепятствования законной деятельности, а в ст. 317 УК РФ - и мотив мести за такую деятельность.

Г. пришел в дом Д., где из хулиганских побуждений с це­лью убийства нанес ему удары ножом в грудь и шею. На крики о помощи вышел находившийся в доме работник милиции - Х., который с целью пресечь преступные действия Г., исполняя свои служебные обязанности по охране общественного поряд­ка и обеспечению общественной безопасности, потребовал прекратить насильственные действия. В ответ на законные тре­бования Х. Г., зная, что тот является работником милиции, на­нес ему удар ножом со значительной силой в живот, пытался нанести еще удары, но потерпевший оказал активное сопро­тивление.

Своими действиями Г. причинил потерпевшему Х. тяж­кий вред здоровью. Действия Г. квалифицированы судом пер­вой инстанции по ч. 3 ст. 30, п. «и» ч. 2 ст. 105 и ст. 317 УК РФ. Суд кассационной инстанции приговор оставил без измене­ния. В надзорной жалобе осужденный просил изменить судеб­ное решение в части осуждения его по ст. 317 УК РФ. Свои до­воды он обосновал тем, что в приговоре не приведено данных, свидетельствующих о том, что потерпевший Х., находясь в квартире потерпевшего Д., выполнял служебные обязанности.

Президиум Верховного Суда РФ в этой части надзорную жалобу оставил без удовлетворения по следующим основани­ям. Обязательным признаком состава преступления по ст. 317 УК РФ является специальная цель либо мотив посягательства. Судом установлено, что Х., исполняя свои служебные обя­занности по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности, потребовал от Г. прекратить насильственные действия. В ответ на законные требования Х. осужденный, зная, что тот является работником милиции, с целью убийства нанес ему удар ножом.

Статьей 318 и ч. 2 ст. 321 УК РФ подчеркивается связь при­менения насилия (угрозы) с исполнением потерпевшим сво­их должностных обязанностей. Нормы, содержащиеся в этих статьях, соотносятся как общая и специальная, однако норма, указанная в ст. 318 УК РФ, уже сама выступает специальной по отношению к нормам о преступлениях против личности.

Признав за преступлением в виде дезорганизации де­ятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от об­щества, типичность деяниям в сфере порядка управления, следует исключить ее как норму, излишне детализирующую законодательство. Признание же его нетипичности для главы 32 УК РФ вызывает необходимость перемещения нормы в гла­ву 31 УК РФ, предусматривающую тождественные преступле­ния против правосудия. Наиболее справедливым представля­ется второй вариант.

Согласно ст. 319 УК РФ оскорбление должно быть нанесе­но при исполнении потерпевшим должностных обязанностей либо в связи с их исполнением. В данном случае специальные цель или мотив прямо не закреплены в диспозиции нормы, но предполагаются исходя из ее содержания.

Следует отметить, что законодатель не пользуется единым приемом в конструировании определений преступлений, за­крепляя их характер либо как признак объективной стороны, либо как специальные мотив и цель. Думается, что последо­вательное использование тождественной формулировки под­черкивало бы однородность преступлений и позволяло избе­жать коллизий и пробелов в законодательном материале. При этом наиболее обоснованным представляется использование армянского законодательного опыта и отказ от регламентации специальной цели в пользу уточнения объективного признака «при исполнении представителем власти своих должностных обязанностей или в связи с их исполнением». Предпочтение в пользу объективной характеристики объясняется наиболь­шим кругом возможных мотивов и целей преступного поведе­ния, что в большей степени обеспечивает уголовно-правовую охрану субъектов управленческой деятельности.

Вопрос о субъекте преступлений против порядка управ­ления по российскому и армянскому законодательству реша­ется одинаково. К ответственности могут привлекаться лица, обладающей общими признаками: физическое вменяемое лицо, достигшее 16-летнего возраста. Лица, совершившие та­кие действия в возрасте от 14 до 16 лет, подлежат уголовной ответственности в соответствии с общими нормами о престу­плениях против личности.

Понятие субъекта дезорганизации деятельности учрежде­ний, обеспечивающих изоляцию от общества, как вытекает из анализа содержания всех частей данной статьи, не конкрети­зируется. В литературе по этому поводу высказаны различные мнения. Одни авторы полагают, что речь идет о специальном субъекте преступления, т.е. осужденном (В.С. Комиссаров); по мнению других возможен и общий субъект (А.В. Кладков, Ю. Власов). Данное обстоятельство вновь подчеркивает осо­бую природу состава дезорганизации деятельности исправи­тельных учреждений.

Встречается определение объекта рассматриваемых преступлений вне связи с теорией общественных отношений. И.А. Юрченко полага­ет, что деяния посягают: а) в качестве основного непосредственно­го объекта - на законную деятельность сотрудников правоохра­нительных органов и военнослужащих по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности (ст. 317 УК РФ); нормальную управленческую деятельность представителей власти (ст. 318 УК РФ); авторитет конкретного органа государствен­ной власти или местного самоуправления (ст. 319 УК РФ); обще­ственные отношения, складывающиеся в процессе обеспечения конфиденциальности сведений о мерах безопасности, применяе­мых в отношении должностных лиц правоохранительных и кон­тролирующих органов, а также их близких (ст. 320 УК РФ); нор­мальную деятельность учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества (ст. 321 УК РФ); б) в качестве дополнительного объекта - на жизнь сотрудников правоохранительных органов, военнослужа­щих и их близких (ст. 317 УК РФ); здоровье и неприкосновенность представителей власти и их близких (ст. 318 УК РФ); честь и досто­инство представителей власти (ст. 319 УК РФ), личность осужденно­го к наказанию, связанному с изоляцией от общества (ст. 321 УК РФ) (Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / под. ред. А.И. Рарога. - М., 2011. - С. 729, 732, 734, 735, 737).

Обращает на себя внимание следующее обстоятельство. И.А. Юрченко не проявляет последовательности в отказе от тео­рии общественного отношения как объекта деяния, поскольку направленность посягательства по признакам ст. 320 УК РФ опре­деляется через данную категорию. К тому же перечень дополни­тельных объектов по ст. 321 УК РФ представляется неполным, не включается жизнь и здоровье сотрудников места лишения свобо­ды или места содержания под стражей либо их близких.