В настоящее время наметилась тенденция активного участия предприятий Топливно-энергетического комплекса РФ в реализации крупных международных проектов и программ, связанных, в частности, с освоением углеводородных природных запасов на Дальнем Востоке РФ и с расширением поставок данных энергоносителей в страны Северо-Восточной Азии. Об это свидетельствует и тот факт, что Минпромэнерго России утвердило Программу создания в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке единой системы добычи и транспортировки газа и газоснабжения с учетом возможного экспорта на рынки Китая и других стран АТР (так называемую Восточную газовую программу). Такой подход обусловлен рядом объективных причин. Большинство из них имеют экономический и географический характер и очень подробно рассматриваются и анализируются в современной литературе.1 Вместе с тем не стоит забывать, что к углеводородным природным ресурсам давно относятся не как к энергии, а смотрят на них с политической точки зрения (экономическая безопасность, внешняя политика). Это помогает понять, почему ЕС за последние полтора года стал активнее поддерживать проекты по строительству трубопроводов, основная часть которых придется на Южную Европу. Все они призваны обеспечить диверсификацию российских каналов поставок – новые маршруты будут либо огибать ненадежных соседей России, через которых проходит транзит углеводородов в ЕС, либо не будут связаны с энергетическим полем РФ вообще. Особенно остро эта проблема обострилась в январе 2009 г. в рамках российско-украинского транзитного конфликта, в связи с чем регионам Дальневосточного федерального округа суждено стать новыми крупными центрами добычи углеводородов, обеспечивающими как внутренние потребности России, так и внешние экспортные поставки на рынки стран Северо-Восточной Азии, которые будут расти с каждым годом.2 Такое будущее диктует логика и время. Все вышеизложенное подготавливает идеальный плацдарм для создания в рамках региона Северо-Восточной Азии международной организации нового типа, занимающейся вопросами и проблемами, возникающими в процессе освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов, разработкой соответствующих международных соглашений. Вышеизложенные факты ориентируют сообщество стран Северо-Восточной Азии, включая РФ, на колоссальное увеличение трансграничных операций, которые потребуют тщательного и слаженного правового регулирования. В настоящее время отсутствуют детально проработанные многосторонние соглашения, регулирующие отношения в области освоения и эксплуатации углеводородов, а существующий Договор к Энергетической Хартии обладает рядом пробелов, не позволяющих многим государствам ратифицировать его. Таким образом, анализ указанных проблем и поиск путей их решения является крайне актуальным и в дальнейшем будет способствовать развитию сотрудничества между Россией и странами Северо-Восточной Азии в области освоения и эксплуатации углеводородов на современных рыночных условиях в международном сообществе. Вместе с тем, невозможно осуществить объективный анализ вышеупомянутых проблем и поиск путей их решения без учета соответствующих политико-правовых и социальных предпосылок, исторического опыта интеграционного сотрудничества России и стран данного региона. Настоящая
статья посвящена рассмотрению этих аспектов. В 2006 г., когда кресло председателя «Большой восьмерки» заняла Россия, заявившая в качестве основной темы Санкт-Петербургского саммита проблему энергетической безопасности, это породило многочисленнее споры о целесообразности и последствиях такого выбора. В настоящее время термин «энергетическая безопасность» стал синонимом понятий «нефтяная безопасность» и «безопасность поставок», под последним из которых понимают устойчивые и надежные поставки нефти и газа по разумной цене. Спустя три года можно смело сказать, что данная тематика являлась и по сей день является как никогда актуальной, особенно в свете последних российско-украинских отношений по вопросу транзита газа в европейские страны. По этой причине не только геоэкономические предпосылки, но и, безусловно, политико-правовые аспекты играют весьма существенную роль в процессе региональной интеграции в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов, и регион Северо-Восточной Азии (далее – СВА) в этом плане не является исключением. Во-первых, одним из основополагающих политических аспектов сотрудничества России и стран СВА в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов является постоянная политическая не- стабильность в соответствующих соседних регионах, от которых зависит «энергетическая безопасность» («безопасность поставок») России и стран СВА. Как следствие, возникает необходимость диверсификации углеводородных поставок с целью уменьшения так называемой «энергозависимости» от указанных регионов и усиления «энергетической безопасности», которая как раз может быть осуществима совместными силами в рамках целенаправленного международного сотрудничества в обозначенном регионе. Для России при участившихся конфликтах с соседями на западе (Украина), связанных с трансграничной транспортировкой углеводородов, весьма своевременна корректировка излишнего евроцентризма, сложившегося в российском энергоэкспорте и его инфраструктуре, и его диверсификация в восточном направлении, в том числе с целью масштабного выхода на быстро растущие энерго рынки Северно-Восточной Азии. Япония, Южная Корея и Китай тоже оказываются в настоящее время в уязвимом положении вследствие односторонней ориентации на ближневосточные рынки энергоносителей, в то время как страны Ближнего Востока отличаются высокой неустойчивостью политической об становки. В такой ситуации интеграция России и стран СВА в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов открывает Китаю, Южной Корее и Японии доступ к альтернативным источникам поставок нефти и газа из России, а России – к альтернативному рынку сбыта и соответствующим капиталам. Вместе с тем некоторые аналитики выражают озабоченность тем, что Россия не сможет обеспечить углеводородными природными ресурсами европейскую часть и азиатскую часть одновременно в силу постепенного сокращения углеводородов в европейской части России и дефицита разработанных месторождений углеводородов в Восточной Сибири. По этой причине рекомендуется не распаляться и сосредоточить интересы России в области двустороннего сотрудничества в обозначенной сфере с Китаем. Постоянный рост экономики Китая, его громадный потенциальный рынок, довольно-таки прочные политические отношения с Россией предоставляют надежные гарантии для экспорта российских энергоносителей в Китай. Однако необходимо учитывать, что это может привести Китайскую народную республику к весьма существенному усилению лидирующей роли в мировом сообществе и поставить Россию в условия «энергозависимости» от последней. Таким образом, не снимая китайское направление
поставок углеводородов из числа приоритетных, требуется применение диверсифицированной политической стратегии со стороны России, т. е. создание российских нефтегазовых «коридоров» по нескольким направлениям с ориентацией на сотрудничество с блоком крупных и средних потребителей региона СВА. Следующим немаловажным политическим, вернее сказать, геополитическим аспектом сотрудничества России и стран СВА в области освоения и эксплуатации углево-дородных природных ресурсов является отсутствие политически нестабильных третьих стран на пути транспортировок углеводородов в пространстве СВА между Россией, Японией, Китаем и Южной Кореей. То есть существуют достаточно широкие возможности для региональной «энергетической интеграции». При этом, как справедливо отмечает Ли Чуань-Сюн, «при достижении диверсификации поставок энергоресурсов с использованием внешних источников энергии и обеспечения страны ими происходит столкновение интересов. Конкуренция разворачивается между странами – потребителями нефти СВА – Китаем, Японией, Южной Кореей, особенно между Китаем и Японией. Ярким доказательством служит борьба между китайским вариантом строительства нефтепровода с направление на Дацин и японским вариантом с выходом на Находку».7 В данной ситуации возникает опасность консолидации потребителей (Китай, Япония, Южная Корея) в ущерб интересам поставщика (Россия). В итоге обозначенный политический аспект делает очевидной необходимость сотрудничества России со странами СВА в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов. В Китае ставится задача в ближайшие 10 лет разведать 1 трлн. куб. м. газа с целью поддержания статуса Китая в качестве экспортера, а не импортера газа. Для этого необходимо ускорить освоение газовых месторождений
Южно-Китайского и Восточно-Китайского морей, добиться скорейшей поставки газа с этих месторождений на материк. Однако освоение этих запасов тормозится нерешенностью ряда политико-территориальных конфликтов и недостаточными, в связи с этим, шансами на кооперацию Китая с некоторыми ближайшими соседями, которые могли бы стать компаньонами в освоении новых источников нефти и газа, вместо того чтобы выступать как конкуренты на мировых рынках нефти и газа. В Восточно-Китайском море таким препятствием служит конфликт с Японией по поводу государственной принадлежности острова Дяоюйдао, близ которого обнаружены запасы нефти. В
Южно-Китайском море нефтяными ресурсами располагает акватория архипелага Наньша (Спратли), на обладание которым претендуют Вьетнам, Филлипины, Малайзия, не считая Тайваня.8 Таким образом, в совокупности все эти политико-территориальные споры выступают своего рода объективной предпосылкой стремления Китая рассматривать российские ресурсы углеводородов на Дальнем Востоке в качестве базовых и учитывать интересы других стран – потребителей СВА в рамках многостороннего сотрудничества в регионе в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов. Считается также, что другая важная особенность состоит в том, что формы экономической интеграции в Северо-Восточной Азии будут на данном этапе превалировать над политическими. Страны региона сознательно дистанцируются от решения политических проблем (в частности, проблема окончательного урегулирования на Корейском полуострове, Тайваньская проблема, политико-территориальные споры между практически всеми странами СВА и т. д.), выдвигая на первый план вопросы именно экономического сотрудничества. Учитывая, что процесс интеграции в Северо-Восточной Азии находится на начальном этапе, преобладание в нем экономических отношений можно назвать оправданным. Однако нельзя не согласиться с В.А.Бурлаковым, который отмечает, что при дальнейшем развитии внутрирегиональных взаимосвязей игнорировать наличие политических проблем будет просто невозможно. К этой мысли нас подводит теория «перелива»: решение одной проблемы поставит на повестку дня необходимость решить еще ряд смежных проблем. В этих условиях загнанные вглубь политические болезни региона способны будут взорвать в недалеком будущем относительную стабильность Северо-Восточной Азии, или, иными словами, заставить государства региона начинать строить свои связи друг с другом с нуля. В этой связи принципиальный отказ от рассмотрения политических аспектов сотрудничества России и стран СВА в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов нельзя считать адекватным решением. Возможным выходом из данного тупика может стать поэтапное разрешение проблем политического характера, но не на двустороннем, а на региональном уровне с привлечением всех заинтересованных сторон. Если страны СВА, включая Россию, окажутся в состоянии урегулировать наиболее важные противоречия самостоятельно, это еще сильнее подхлестнет процесс интеграции,в том числе и в области энергоресурсов. Значительный удельный вес в сложившейся ситуации имеют, конечно же, правовые аспекты сотрудничества России и стран СВА в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов. Чего только стоит факт того, что Договор к Энергетической Хартии в последнее время показал себя достаточно несостоятельным регулятором нефтегазовых отношений, естественно, данные отношения нуждаются в надлежащем международно-правовом регулировании и требуют пересмотра принципов, заложенных в вышеуказанном документе, а также в Энергетической Хартии, на которых они базируются. Но при этом видится наиболее целесообразным путь создания качественно новой международной договорно-правовой базы в области энергетической безопасности, а не путь внесения изменений или дополнений в существующую редакцию Договора к Энергетической Хартии в силу того, что энергетическую безопасность вряд ли удастся обеспечить, таксказать, «латая дыры». Данный факт подготавливает идеальный плацдарм для сотрудничества России и стран СВА в области энергобезопасности не только с целью удовлетворения своих экономических потребностей и национальных интересов, но и с целью разработки и предложения нового варианта международно-правового договора в области освоения и эксплуатации углеводородов. В своем выступлении на открытии Всемирного экономического форума в Давосе В.В.Путин подчеркнул, что «нынешняя Энергетическая хартия так и не стала работающим инструментом, который способен урегулировать возникающие проблемы. Ее принципы не соблюдают даже те страны, которые ее подписали и ратифицировали, благополучно забывают, когда нужно ее применять. Мы предлагаем заняться разработкой новой международной договорно-правовой базы в области энергетической безопасности. Реализация нашей инициативы могла бы сыграть экономическую роль, сравнимую с эффектом от заключения Договора об учреждении европейского объединения угля и стали. Я в этом нисколько не сомневаюсь. То есть наконец-то нам удалось бы связать потребителей и производителей в реальное, основанное на четкой правовой базе единое энергетическое партнерство». Кроме того, основой правового регулирования сотрудничества России и стран СВА в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов являются, как правило, двусторонние договоры, которые совершенно не учитывают комплексных реалий и политической обстановки в данном регионе. Так, в 2003 году между ОАО «НК ЮКОС» и Китайской национальной нефтегазовой корпорацией (КННК) было заключено соглашение по разработке технико-экономических расчетов строительства нефтепровода Ангарск–Дацин и поставки нефти в объеме 25–30 млн. т в течение 25 лет. Данное соглашение так и не было реализовано по причине проявления интереса к данному проекту Японии, а именно предложения со стороны Японии предоставить 7,5 миллиардов долларов на геологоразведочные работы и разработку новых месторождений Восточной Сибири при условии, что нитка нефтепровода выйдет на тихоокеанские берега. Исходя из этого, очевиден посыл, что наиболее уместным решением подобных вопросов сотрудничества в области освоения и эксплуатации углеводородов в регионе должно являться заключение соответствующих договоров, в которых фактически возможно противопоставление одного контрагента другому, а, соответственно, многостороннее сотрудничество в рамках многосторонних международно-правовых договоренностей в данной сфере. Представляется, что только в таком случае сотрудничество России со странами СВА будет эффективным, и международно-правовые договоры не окажутся чисто декларативными, а будут фактически реализовываться и выполнять свою функцию регулятора нефтегазовых отношений. К аналогичному выводу приходит и А.А.Конопляник, который говорит о том, что совокупность двусторонних договоров не отличается высокой однородностью и сбалансированностью их условий. Поэтому на определенном этапе возникает экономически обусловленная потребность в формировании соответствующих многосторонних международно-правовых инструментов, которые сохраняли бы все достоинства двусторонних механизмов, но в то же время были по возможности лишены их недостатков, т. е. создавали бы унифицированные «правила игры». Необходимо учитывать и тот факт, что для подписания многостороннего, а тем более юридически обязательного международного соглашения требуются определенные политические предпосылки, открытое «окно возможностей». Особенно это касается договоров, охватывающих такие обширные и базовые сферы экономической деятельности, как энергетика. На основании этого все вышеперечисленные политические и правовые предпосылки были обобщены в рамках настоящей статьи, так как их необходимо учитывать комплексно. Более того, в связи с ужесточением мировых стандартов по предельно допустимым объемам эмиссии парниковых газов (ЭПГ) перед странами СВА стоит задача поддержания устойчивых темпов экономического развития при одновременном уменьшении вредного воздействия энергоемких производств на окружающую среду. Так, например, в настоящее время Южная Корея находится на 7-м месте в мире по ЭПГ, уступая только более крупным странам – США, Китаю, России, Индии, Японии и Германии (по оценке МЭА, в 2011 г. ЭПГ в РК достигнет 162,9 млн. т углекислоты, что превысит уровень 2001 г. в 1,3 раза). Большинство из них приняли на себя обязательства по со- кращению эмиссии парниковых газов в полном объеме. В качестве примера можно привести принятие в Китае правительственного постановления о снижении уровня загрязнения воздушной среды.16 Указанный правовой аспект хоть и является сугубо национальным, тем не менее, будет способствовать развитию сотрудничества в области освоения и эксплуатации углеводородов между Россией и странами СВА. Это будет связано с объективной причиной – необходимостью перехода стран СВА на более экологически чистое сырье и, как следствие, ростом потребления с их стороны природного газа, а в силу уже изложенных обстоятельств они будут проявлять интерес именно к российским
энергоресурсам. Таким образом, проанализировав вышеописанные политико-правовые аспекты сотрудничества России и стран Северо-Восточной Азии в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов, можно сделать вывод о том, что они являются весьма существенными и ни в коей мере не уступают по своей значимости географическим и экономическим аспектам сотрудничества в данной области, в полной мере подтверждая его необходимость и актуальность, и требуют соответствующего учета при разработке концепции такого сотрудничества. В рамках данной работы определенное внимание целесообразно уделить философским аспектам сотрудничества России и стран СВА в обозначенной сфере по причине их базисности для всех последующих интеграционных надстроек в данном регионе и оценки их эффективности в рамках столкновения восточной и европейской ментальности в отношении сотрудничества в области углеводородов. Процесс расширения экономического и политического сотрудничества в Северо-Восточной Азии, а особенно в энергетической сфере, уже давно привлекает внимание широкого круга российских и зарубежных специалистов, которые многократно доказывали возможность регионализации и интеграции в рамках СВА. Значимость данного региона определяется концентрацией здесь двух из пяти мировых политических центров (России и Китая), четырех влиятельных мировых экономик (Китая, Японии, Южной Кореи и Тайваня) и наличием устойчивой заинтересованности со стороны США в сохранении своего присутствия в регионе. В связи с этим нетрудно заметить, что внутрирегиональные отношения могут приобрести глобальный характер, а проблемы региона могут в перспективе перерасти в конфликты мирового значения. Внутрирегиональные процессы можно достаточно подробно описать, но очень слож- но объяснить. СВА и сегодня остается регионом с трудно прогнозируемым будущим. Невозможно предположить, как поведут себя страны региона в ближайшей, а тем более отдаленной перспективе. Как считает В.А.Бурлаков, проблема в данном случае кроется в недостаточно проработанной методологической базе. Неофункциональный подход призван в какой-то мере компенсировать этот пробел. Появление «неофункционализма», как теоретического осмысления процессов международной интеграции, многие ученые связывают с успехами западноевропейской интеграции в 60–70-е гг. XX в., указывая на значительный прогресс в деле формирования единой Европы. Этот период даже получил название «евроэнтузиазма». «Неофункционализм» стал откликом на дальнейшую интеграцию стран – участников европейских сообществ. Естественно, это во многом определило его особенности. «Неофункционализм» изначально ориентировался на анализ тех интеграционных процессов, которые имели место в Западной Европе; возможность проявления сходных процессов в других регионах планеты даже не рассматривалась. Однако это не означает, что неофункциональный подход применим только к анализу европейской интеграции. То, что даже не предполагалось в середине XX в., сегодня, в начале XXI в., становится реальностью. Нельзя не заметить, что интеграционные процессы, характерные для Западной Европы 60–70-х гг., ныне проявляются в различных регионах планеты, в том числе и в Северо-Восточной Азии. В силу этого представляется совершенно оправданным применение неофункционального подхода для рассмотрения интеграционных процессов в СВА в рамках обозначенной области.
Безусловно, неофункционализм нельзя рассматривать как универсальное средство, способное объяснить всю сложность и многогранность процессов в Северо-Восточной Азии. Однако расширение экономического и политического сотрудничества внутри региона можно охарактеризовать как начальный период межнациональной интеграции и в полной мере проанализировать с точки зрения данного подхода.
Наибольший вклад в разработку теории «неофункционализма» принадлежит таким известным ученым, как Э.Хаас, Л.Линдберг, А.Этнози. Однако «неофункционализм» возник не на пустом месте. Его естественной предпосылкой была «функциональная альтернатива» Д.Митрани, сформулированная в 40-е гг. прошлого века. Основой концепции Митрани стала идея о необходимости максимальной деполитизации процесса интеграции. Государства, по мнению Митрани, не ограничивая своего формального суверенитета, могли бы передавать специализированным международным организациям свои определенные исполнительные полномочия для реализации своих специфических целей. Основные усилия всех государств при этом должны быть направлены на решение вопросов благосостояния, которые так или иначе являются важнейшими для всех государств.
Конечной целью интеграционного процесса, по мнению Митрани, должно стать формирование «функциональной системы, элементы которой могут начать работать и без общей политической надстройки…». В такой интерпретации функционализм предстает скорее как некая стратегия, как руководство к действию, а не полноценная философско-научная концепция интеграции. Кардинальным отличием воззрений неофункционалистов от функционализма Митрани стало неприятие тезиса об обязательной деполитизации интеграционного процесса. Под интеграцией понимается процесс, ведущий к формированию превосходящего по своим размерам какое-либо национальное государство политического сообщества с центральными органами. В результате создается система новых мощных надгосударственных институтов, которым государства-участники интеграционного процесса постепенно передают свой суверенитет и которые способны объективно и эффективно функционировать в рамках соответствующей стратегии интеграции. Как отмечает В.Козырев, в СВА до сих пор на повестке дня стоит вопрос об образовании целостного механизма обеспечения безопасности.19 Данное утверждение в полной мере справедливо и в отношении энергетической безопасности. Прав Томас Бергер, заявляя, что развивающиеся государства Азии в свое время не желали поступаться частью суверенитета в пользу наднациональных институтов. Поэтому, утверждает он, региональные институты типа Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС), Асеановского регионального форума по безопасности (АРФ) и Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) оказывались слабыми и зависимыми от консенсусного решения, давая необязательные к исполнению рекомендации и налаживая неформальные отношения между лидерами. Поэтому необходимо, чтобы на начальном этапе за-
рождающейся интеграции России и стран СВА в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов были учтены уроки АСЕАН, АТЭС и др., с учетом применения основ неофункционального подхода к интеграции. Исходя из трактовки термина «интеграция», предложенной неофункционалистами, можно сделать вывод о том, что в Северо-Восточной Азии сложились предпосылки к расширению внутрирегионального экономического сотрудничества в сфере освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов с явным креном в сторону консолидации. Более того, необходимость принятия стратегических решений в отношении будущего восточного (азиатского) направления развития России стала очевидной. В этом плане нельзя не согласиться с В.Михеевым, который в своей работе «Азиатский регионализм и Россия» пишет о том, что в стратегических рамках это означает, что различия между Западной и Восточной (в широком смысле) цивилизациями требуют от России применения принципиально различных стратегических подходов по отношению к ним. Это утверждение подтверждается отсылками на явную несовместимость западного понимания развития, интеграции и сотрудничества с восточным менталитетом. Эта несовместимость уже привела Запад к тому, что профессор Самуэль Хантингтон назвал «столкновением цивилизаций». Таким образом, если Россия хочет выстроить успешную стратегию политических и экономических отношений в области освоения углеводородных природных ресурсов со странами Востока (СВА), ей необходимо будет учитывать различия цивилизационного, культурного и политического характера. Сущность этого интеллектуального вызова – предполагаемая неготовность российских экспертов и политической элиты отойти от хорошо знакомого западного политического языка, отношений и стратегических парадигм. Этот вызов можно проигнорировать, но глобальная стратегия России предполагает, что на этот вызов должен быть дан ответ. Это означает, что будущая Восточная стратегия России должна быть написана на языке и в терминах, отличающихся от привычного российской политической элите и экспертам западного политического языка. Последние десять лет российской политики проходили в условиях увеличивающегося разрыва между модернистским и постмодернистским подходом к внешней политике и к международным отношениям вообще. Модернистский подход подразумевает использование таких понятий, как власть и сила (power), межгосударственные отношения и жесткая безопасность (hard security). С другой стороны, постмодернизм предполагает интеграцию негосударственных субъектов и мягкую безопасность (soft security). Модернистского подхода придерживаются США, и он полезен в обсуждениях двусторонних отношений и «войны с терроризмом». Европа, с ее стремлением к интеграции и многосторонности, предпочитает постмодернизм. Выбор России между европейским и американским пониманием международной политики пока еще не ясен, но важность этого выбора и его политических последствий становится не столь уж значимой, когда мы поворачиваемся от Запада к Азии. Отношения, выстроенные на основе чисто модернистского подхода, свели бы сотрудничество России с азиатскими странам к опасности обострения территориальных споров с Японией и изоляционистской миграционной политике в отношении Китая. Модернизм в международных отношениях, вероятно, может привести к политической изоляции России, нехватке инвестиций, инициатив развития в экономическом сотрудничестве между Дальним Востоком страны и странами Северо-Восточной Азии, в том числе в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов. Чисто постмодернистский подход также не нашел бы никакого понимания и поддержки, поскольку его сторонники упускают из виду ряд важных проблем, например безопасность, в том числе и энергетическую. Таким образом, постмодернистское отношение к процессам интеграции в Северо-Восточной Азии явно не способно объяснить существующие там противоречия и не может служить основой для долгосрочной стратегии. Исходя из этого, необходимо выработать принципы стратегии сотрудничества России и стран СВА в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов на основании компромиссного подхода к интеграционной мотивации. При этом необходимо исходить из того, что интеграционная мотивация возникает, во-первых, там, где складываются объективные (экономические, технологические, политические, правовые и т. д.) предпосылки для ее практического применения: когда какие-либо национальные или корпоративные цели (например, обеспечение безопасности, наращивание производства и снижение издержек) могут быть быстрее и эффективнее достигнуты при интеграционном взаимодействии с другими государствами или корпорациями. Во-вторых, у людей, принимающих международные решения, должна возникнуть потребность в интеграционной мотивации, причем такое осознание может приходить позже, чем появляется возможность практического использования интеграционной мотивации.
Интеграционная мотивация как раз и включает в себя эту обязательность: национальные интересы должны учитывать интересы региона (СВА, как в нашем случае), ибо без удовлетворения последних нельзя в полной мере реализовать первые. Подводя итог всему вышеизложенному, надо сказать, что у интеграционной мотивации уже сложилась реальная основа в СВА, хотя здесь и отсутствует межгосударственная структура типа ЕС. Об этом, в частности, свидетельствуют сложившиеся объективные политико-правовые предпосылки для ее практического применения в области сотрудничества России и стран СВА в плане освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов. Более того, в ключевых странах СВА (Япония, Россия, Китай, КНР, КНДР) на академическом и деловом уровне прорабатываются такие вопросы, как создание в регионе единого энергетического кольца и транспортных коридоров в Европу (в частности, через Россию),24 и поскольку в трех странах из пяти – Россия, КНР, КНДР – все еще сильно философское социалистическое наследие, хочется верить в то, что процесс сотрудничества в обозначенной области будет проходить без существенных ментальных недопониманий.
В заключение хотелось бы отметить, что налаживание и развитие сотрудничества в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов отвечает интересам как России, так и соседних стран СВА. В настоящее время складываются основные направления, формируются проектные структуры, вокруг которых представляется целесообразным формирование схеммногостороннего сотрудничества в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов с участием стран СВА. Для России участие в них является одним
из важных направлений вхождения в интеграционное поле данного региона. Однако для создания полноценного механизма энергетической кооперации в СВА необходимы следующие условия: стабильная энергетическая политика этих стран, объективная и действенная правовая база, выражающаяся как в двусторонних, так и многосторонних международных соглашениях. Естественно, говоря о необходимости многостороннего сотрудничества России и стран СВА в области освоения и эксплуатации углеводородных природных ресурсов и его определенном преимуществе, не следует противопоставлять его двухстороннему сотрудничеству, равно как и участию стран региона в других международных структурах, выходящих за пределы СВА.
Статья опубликована в Евразийском юридическом журнале № 2 (21) 2010
