Для исторической науки проблема поиска прароди­ны индоевропейской расы давно уже превратилась, как модно нынче говорить, в научный мейнстрим. Разумеется, означенная проблематика, которой посвящены сотни на­учных исследований в области археологии, этнографии, этнолингвистики и т. д., не является основным предметом нашего рассмотрения, однако без хотя бы краткого ее ком­ментария вся последующая аргументация будет, как пред­ставляется, неубедительной.

Несмотря на достаточно существенный разброс мне­ний в определении древней индоевропейской прародины, все большее влияние приобретает подход, помещающий ее в северных приполярных землях, получивших название Арктида - она же Гиперборея древнегреческих мифов. Пер­воначально идея северной прародины индоевропейских народов приобрела известность в связи с многократным из­данием спорной книги американского ученого В.Уоррена «Найденный рай, или колыбель человечества на Северном полюсе». Однако особую остроту вопрос о северном про­исхождении индоариев получил после выхода в свет труда индусского ученого - брахмана Б.Х.Тиллака «Арктическая родина в Ведах». Анализ текстов «Ригведы» и других древ­нейших источников ведической культуры, включая извест­ный каждому юристу религиозно-правовой трактат «За­коны Ману», привел ученого к выводам о существовании арийской прародины на территориях, лежавших за со­временным нам Полярным кругом. На сегодняшний день можно говорить о создании доказательной теории об ар­ктической прародине индоевропейцев. Более осторожные авторы предпочитают говорить о северных евразийских степях как колыбели арийских племен

Как бы то ни было, в начале третьего тысячелетия уже имеется достаточно доказательств, что древние арии и про­тославяне, будучи наиболее восточными из древнейшего индоевропейского массива племен, в ходе перемещения с Севера долгое время находились в тесном взаимодействии, что и обусловило близкое сходство их культур, включая и тот сегмент, который мы называем правовой культурой. По результатам этнолингвистических исследований извест­но, что славянские языки и санскрит имеют наибольший процент близкородственных слов по сравнению с осталь­ными индоевропейскими языками. Но как отмечал извест­ный санскритолог Д.П.Шастри, в русском языке и санскри­те имеются не только сходные слова, у этих языков схожи структура слова, стиль и синтаксис, а также правила грам­матики. Эту близость Д.П.Шастри иллюстрирует большим рядом примеров, после чего делает вывод, что в русском и санскрите «схожи не только синтаксис и порядок слов, но и сама выразительность и дух сохранены в этих языках в не­изменном начальном виде».

Результаты исследований в области этноправовой лингвистики убедительно доказывают индоевропейское происхождение древнерусской правовой терминологии, в том числе таких фундаментальных понятий, как «вече», «закон», «князь», «правда» и других. Например, этимоло­гия слова «вече», звучащего почти одинаково на всех сла­вянских языках, указывает на очень древний архетип созна­ния индоевропейских народов. В народном правосознании вече воспринималось как важное общее дело. Отсюда очень близкая связь, обнаруживаемая в древних языках между понятием дела и обсуждением этого дела как вещи, общей всему народу. То же самое и «закон». Казалось бы, совершенно очевидно, что это слово состоит из приставки «за» и корня «кон», то есть конец. Концами, как известно, в древнерусских городах называли районы, где селились определенные социальные или этнические группы: ремес­ленники, дружинники и княжеская челядь, заморские го­сти и т. д. Выход за кон означал вхождение на территорию, где действовали другие обычаи и правила поведения. Та­ким образом «кон» понимался сначала как родоплеменная общность, или профессиональное товарищество, живущее по своим этическим и религиозным нормам, за пределами которого эти нормы прекращают свое действие или дей­ствуют иначе. Именно такое значение предела, края имеет санскритское слово «Кип».

Еще более интересно происхождение и судьба одного из главных, а может быть и центрального архетипа россий­ской правовой ментальности - идеи Правды. Основу этой словоформы образует общеславянское «правь». В древ­неславянской космологии Правь выступала в качестве все­общего закона, управляющего миром. Прави - небесным законам Сварога - были подчинены Явь (мир явленный) и Навь (мир духовный, посмертный). Явь воспринималась как активное действующее начало, а Навь - пассивное, женское. Знаком Яви была свастика - посолонь, т. е. крест, концы которого загнуты по часовой стрелке, а знаком Нави - свастика Осолонь, вращающаяся против Солнца, против часовой стрелки.

В свете сказанного очень важным представляется вы­вод, сделанный исследователями древнего славянского права В.В.Ивановым и В.Н.Топоровым, которые отмечали, что «prav^> имеет отношение к сфере упорядоченного, за­коноспособного, определяющего функционирование и са­мого мира (природный аспект), и отношений в обществе (социально-правовой аспект)». Из этого следует, что «спец­ифика славянской традиции по сравнению с другими как раз и заключается в архаичной нерасчлененности понятий права, справедливости и закона... Право, правда, справед­ливость, как и воплощающий их закон, имеют божествен­ное происхождение, исходят от Бога».⁶ Действительно, вы­ражения «Божья правда» и «божий суд» достаточно часто встречаются в древнерусских нормативных актах. По мне­нию Т.В.Губаревой, «эти представления, составившие осно­ву всей духовной культуры русской нации,. были сосре­доточены в главном мировоззренческом концепте «святой правды», или «правды-истины». В более узком значении правда понималась и как закон, и как суд, процесс установ­ления истины. В этом смысле термин «правда» фактически тождественен санскритскому «parivada» (от «par», «pari», обозначающие борьбу, спор, и «vada» - обвинение, дости­жение чего-либо через силу).

В связи с этим есть необходимость обратить внимание на существовавшую у славян форму клятвы, именуемую «рота». По мнению М.А.Исаева, ротой в Древней Руси на­зывалась клятва, присяга, приносимая во время судебного разбирательства. Этот термин произведен от санскрит­ского «vzatam» (правило, закон, обет) и авестийского «urvata» (закон, вероучение). «Рота имеет узкое значение средства доказывания, иногда как средство усилить другое доказательство.».⁹ Учитывая индоевропейские корни это­го термина, нет никакого сомнения, что это понятие суще­ствовало еще в праславянскую эпоху, что поддерживается данными лингвистики. Так, в сербохорватском это слово звучало как «рота» и означало присягу, в словенском «rota» тоже означало присягу, а «rotiti» - заклинать. Аналогичные параллели в чешском и польском языках.

Безусловно, в более поздние времена термин «рота» имел в основном процессуальное значение, что хорошо прослеживается в тексте договора Руси с греками 945 г., в летописных источниках, таких как, например, Псковская судная грамота. Вместе с тем, есть основания полагать, что в эпоху праславянского единства рота, как и право, имела более широкий смысл и была генетически связана с сан­скритским универсальным понятием «Rta» - рита. Индий­ский философ С.Радхакришнан адаптирует свое определе­ние к европейской аудитории следующим образом: «Рита означает буквально «ход вещей». порядок мира. Он оли­цетворяет закон в целом и незыблемость справедливости». Н.Р.Гусева определяет риту как «всесильный нравственный закон, управляющий всеми проявлениями человеческой воли и регулирующий извечный баланс доброго и злого начала». В комментариях Ригведы указывается на то, что Rta представляет собой космический закон, истину, поря­док, согласно которому осуществляется круговращение все­ленной, регулярно приносятся жертвы богам, в мире царит справедливость. Наконец, по мнению Э.Бенвениста, «Rta» является исходным представлением правового, а также религиозного и нравственного сознания индоевропейцев, это «порядок, которому подчинены как устройство мира, движение светил, смена времен года и течение лет, так и отношения между богами и людьми и, наконец, сами че­ловеческие отношения. Таким образом, это религиозная и нравственная основа всего общества; без этого принципа все возвратилось бы к хаосу».

Нет никакого сомнения в том, что в древнеславянской космологической картине мира рота имела именно такое универсальное значение. Ибн Фалдан, говоря об обычаях русов, пишет, в частности, следующее: «А кто из них совер­шит прелюбодеяние, кто бы он ни был, то заколотят для него четыре сошника, привяжут к ним обе руки и обе ноги и рассекут топором от затылка до обоих его бедер. И та­ким же образом поступают и с женщиной. Потом каждый кусок его и ее вешается на дерево. И они убивают вора также, как убивают прелюбодея». И.М.Срезневский, ссы­лаясь на Ипатьевскую летопись, тоже связывает данный термин с идеей пресечения закона. По сути, этот вид каз­ни на Руси был аналогичным пурушамедхи (человеческое жертвоприношение путем расчленения) в Индии. Явно же ритуальный характер развешивания разрубленных частей тела преступника на дереве позволяет связать роту с архе­типом Мирового древа как образа Вселенной.

Сакральным образом роты как символа связи законов божественных, небесных, и людских, земных, выступала нить (веревка) или цепь, свисающая с неба. Еще в XIX веке у потомков псковских кривичей сохранилось предание о горе Судоме (обратим внимание на корневую основу этого топонима. - В.К.). Над этой горой висела с неба цепь. В слу­чае споров или бездоказательных обвинений соперники приходили на Судому и поочередно должны были достать цепь рукой, а цепь позволяла взять себя только праведной руке. На это же предание ссылается и С.Д.Домников, об­ращая внимание на особенности почитания гор и водое­мов на Руси. Об архаичности ритуала касания цепи либо какого-нибудь иного предмета рукой свидетельствуют ин­доевропейские корни слова «клятва». Pri - sega на санскри­те, буквально, означает «касание рукой».

Таким образом, единство корневой основы древнерус­ской правовой терминологии с языком «Ригведы» и сход­ство сакральных правовых обычаев и ритуалов, основанное на единстве космогонической картины мира праславян и арьев, сомнений не вызывает. Однако не менее очевидные параллели индоевропейской правовой традиции просле­живаются и на третьей вершине гигантского географиче­ского треугольника, крайней точкой которого является за­падная оконечность Европы - Уэльс и Ирландия. По вполне понятным географическим причинам Британские острова оказались последними, куда докатилась волна кельтского потока индоевропейской колонизации. Их фактически не затронуло великое перенаселение народов, христианство на эти земли пришло достаточно поздно и, что очень важ­но, практически ненасильственно. Заметим здесь же, что и современные западноевропейские ученые-кельтологи не ставят под сомнение вопрос о «дислокации» очага индо­европейской расы, соглашаясь, что «воспоминание об этой арктической прародине сохранилось, с одной стороны, в мифах о северном происхождении ирландских племен бо­гини Дану, а с другой - в названии гипербореев, которым греки обозначали кельтов северо-запада Европы».¹⁸ Куль­турологический аспект сходства кельтской и ведической цивилизаций наблюдается и в мифопоэтических эпосах, и в кастовой структуре общества, где особенно заметна была роль друидов и брахманов. Однако не менее важным момен­том является общность юридической традиции. Существу­ет, например, очевидное соответствие между ирландски­ми и индийскими законоведческими трактатами. В обеих странах закон состоял из канонических текстов, наделенных священным происхождением, а к их толкованию допуска­лась исключительно привилегированная каста. И в Индии, и в Ирландии существовали юридические школы, причем отношения между учителем и учеником были сходными, с возможным правом наследования. Еще большее впечатле­ние производят ирландские и индийские законы о браке. Восьми формам брака, определяемым Законами Ману, соответствовали десять классов брака в раннеирландском обществе, но при этом два из них появляются в результате более поздних заимствований. В обеих системах наследо­вание семейной собственности осуществлялось в «идеаль­ных» долях, без действительного разделения собственности между наследниками; и в обеих существовало различие, с важными юридическими последствиями, между унаследо­ванной и приобретенной собственностью

В обеих системах существовали различные формы по­ручительства, игравшие существенную роль в обеспечении выполнения частных обязательств. Особенно интересен был обычай поста, соблюдаемого истцом против ответчика в качестве юридического средства, применяемого для вы­полнения требований истца. В определенных случаях, ког­да ответчик (либо обвиняемый, поскольку в раннеправо­вых трактатах зачастую одними нормами регулировались уголовно-правовые и гражданско-правовые отношения - В.К.) был лицом привилегированного ранга (nemed), истец обязан был поститься перед домом ответчика перед проце­дурой описи имущества в обеспечение долга, и это возлага­ло на ответчика строгое обязательство подчиниться реше­нию суда. Истец приходил к дому ответчика и постился до восхода солнца. Ответчик (обвиняемый) также был обязан поститься, и если он нарушал свой пост, то должен был вы­платить долг в двойном размере. Если он не делал ни того, ни другого в течение трех дней, то на его имущество мог быть наложен арест, как на имущество простого человека. Такой обвиняемый, если он просто пренебрегал постом и отказывался платить долг или возмещать ущерб, лишался чести. В трактате «Пять путей суждения» по этому пово­ду говорилось: «Тот, кто не дает ручательства постящемуся, нарушает все. Тому, кто пренебрегает всем, не платит ни Бог, ни человек».

Этот обычай находит параллели в индусском праве, где такая процедура носила название «дхарана». Креди­тор мог сидеть и поститься перед дверью должника, пока тот не сдавался, чтобы не нести ответственность за смерть другого человека. Существовала сходная правовая тради­ция обязательства преступника, нанесшего соседу теле­сные повреждения, взять пострадавшего к себе в дом или в дом своего родича и обеспечивать его всем необходимым, в зависимости от социального положения, до полного выздоровления.

Выше уже говорилось о том, что архетип Правды - Справедливости является своеобразным стержнем всей российской правовой ментальности. Однако и в древнеир­ландской мифологии вера в то, что от справедливости или несправедливости правителя зависит благополучие стра­ны в целом, была необычайно велика. Известна легенда о знаменитом короле Кормаке. Когда он юношей воспиты­вался в Таре, король Лугайд Мак Кон вынес приговор про­тив человека, овцы которого паслись в угодьях королевы. За это Лугайд решил взять овец себе. И тут же та сторона дома, где он сидел, обрушилась. «Нет, - сказал Кормак, - постричь этих овец будет достаточным возмещением за то, что они паслись на этой траве, ибо и то, и другое вырастет вновь». Дом остался как был и больше не рушился. «Это справедливый приговор - сказали все, - и вынес его сын на­стоящего короля». Еще год после этого Лугайд оставался королем Тары, и на земле не росла трава, на деревьях ли­стья, а на полях зерно. Тогда мужи Ирландии лишили его королевского сана, так как он был неправедным королем; и королем стал Кормак. В одном из трактатов, датируе­мым VII веком, содержатся наставления правителю Тары, вложенные в уста легендарного правоведа Моранны: «.. .Да возвеличит он правду, она возвеличит его. Да укрепит он правду, она укрепит его. Да сохранит он правду, она сохра­нит его. Ибо, пока он хранит правду, не отойдет от него до­бро, и правление его не будет знать неудачи. Правдой пра­вителя торжествует каждое право (выделено нами. - В.К.) и каждый сосуд наполняется в его правление.».

Достаточно отчетливо прослеживается и сакральная роль клятвы в «Ригведе», древнеирландских и валлийских сагах и русском эпосе. Наказанием за клятвопреступление была смерть, а сама клятва, подтверждающая свидетель­ские показания либо свидетельствующая о невиновности клянущегося, облекалась в ритуальную форму. Заметим здесь же, что слово «ритуал» имеет корневой основой ранее упоминавшуюся «Риту». Древнеславянский перевод Слова Григория Богослова (XI в.) содержит вставку о славянском обычае класть на голову кусок дерна во время произнесения судебной присяги. Вспомним, что и в русских сказках упо­минается обычай целовать или есть землю в знак особой священности клятвенного обязательства. Вообще клятва землей в среде русского крестьянства играла исключитель­ную роль. В крестьянских общинах при земельных спорах существовал обычай межевания, при котором один из спорящих возлагал себе на голову кусок дерна и с иконой в руках обходил спорный участок. Причем, по свидетель­ствам, неправедное межевание иногда заканчивалось смер­тью клятвопреступника, «умиранием на земле». Прочность этой традиции была такова, что обычай возложения дерна на голову был зафиксирован в 1878 г. в Каргопольском уез­де Олонецкой губернии

Совершенно очевидно, что перечисленными фрагмен­тами не исчерпываются параллели между древнеславян­ской, раннеирландской и индийской правовыми традици­ями. Более того, для вдумчивого исследователя, способного преодолеть всеразъедающий «алкагест» скепсиса по отно­шению к преданиям, былинам, сагам как носителям пра­вовой психологии народов, на этом пути, не сомневаюсь, ожидается множество интересных открытий.ГДЗ по английскому языку для 9 класса