Представляется, что вышеупомянутая концепция могла бы способствовать в толковании (в процессе рассмотрения конкретных дел) Международным уголовным судом порядка применения положений Римского статута, касающихся ответственности командиров (гражданских начальников) за преступные действия подчиненных, в соответствии с п. «с» ч. 1 ст. 21 Статута («Применимое право»): «Если это возможно, Суд применяет общие принципы права, взятые им из национальных законов правовых систем мира.. .».
В свою очередь, подобное толкование могло бы приобрести прецедентное значение при рассмотрении Международным уголовным судом последующих уголовных дел с элементами «командной ответственности», в соответствии с п. 2 ст. 21 Римского Статута: «Суд может применять принципы и нормы права в соответствии с тем, как они были истолкованы в его предыдущих решениях».
Практическое значение от принятия вышеуказанной концепции заключалось бы в дифференциации, при осуществлении правосудия Международным уголовным судом, непосредственного исполнительства преступления, соучастия в преступлении и прикосновенности к преступлению (в форме «командной ответственности»), а, следовательно, в упорядочивании применения санкций (учитывая различную степень общественной опасности данных форм преступного поведения).
Данная дифференциация приобретает особое значение при рассмотрении дел о совершении преступления геноцида (с элементом «командной ответственности»). Особая тяжесть и опасность для мира и безопасности человечества фактически уравнивают, в контексте совершения данного международного преступления, непосредственное исполнительство и соучастие. Об этом говорит, в частности, ст. III Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него от 9 декабря 1948 г., которая предусматривает наказание не только за геноцид, но и за покушение на его совершение и соучастие в нем, а также за заговор и прямое и публичное подстрекательство к совершению геноцида. Квалификация в этой связи преступного бездействия командиров (гражданских начальников) по отношениию к действиям подчиненных, направленным на совершение вышеуказанного преступления, как соучастия (либо «сложного соисполнительства»), игнорировала бы отсутствие у данных должностных лиц умысла она существление преступления геноцида или содействие в его осуществлении.
Следует констатировать также и внутреннюю неоднородность преступлений, объединенных термином «командная ответственность». Прежде всего, необходимо отметить возможность дифференциации данных преступлений в зависимости от различий в субъекте и в субъективной стороне.
Множественность возможных форм вины при совершении преступных деяний, относимых к «командной ответственности», уже констатировалась в данной статье. В случае наличия умысла на совершение преступления, относимого к данной категории, его направленность не должна совпадать с направленностью умысла подчиненных на совершение международного преступления, состав которого предусмотрен статьями 6-8 Римского Статута. В противном случае преступное деяние (точнее, преступное бездействие) военного командира (гражданского начальника) переходит из категории «командной ответственности» в категорию соучастия.
Субъектом подобной разновидности преступных деяний может выступать ответственное должностное лицо (военный командир или гражданский начальник) способное осуществлять эффективный контроль над своими подчиненными. Причем основным критерием эффективности, как правило, признается не столько наличие юридических полномочий, сколько фактическое наличие у лица властных рычагов. Так, Г. Верле пишет следующее: «Как правило, контроль начальника над поведением подчиненных основывается на его юридически обоснованной власти, однако начальнику достаточно осуществлять контроль de facto. Так, военные звания или другие властные формы просто выступают в роли показателей эффективного контроля; решающим фактором являются фактические обстоятельства. Следовательно, объем юридической (de jure) власти начальника может быть как расширен, так и сужен пределами фактического (de facto) контроля».
Как следует из вышесказанного, субъекты преступных деяний в рамках «командной ответственности» подразделяются на две категории: командиров и гражданских начальников. Уголовная ответственность каждой из данных категорий, согласно Римскому статуту Международного уголовного суда, имеет определенные особенности, которые обусловлены большей степенью контроля над подчиненными, которой обладают военные командиры в сравнении с гражданскими начальниками.
Основными отличиями ответственности командиров от ответственности гражданских начальников, согласно ст. 28 Римского Статута, являются:
1. Возможность привлечения военных командиров (или лиц, эффективно действующих в подобном качестве) к ответственности за преступные действия подчиненных при отсутствии фактического знания командиров о данных преступных деяниях (в формулировке пп. i п. a ст. 28 Статута «такой военный командир или такое лицо либо знало, либо в сложившихся на тот момент обстоятельствах должно было знать, что эти силы совершали или намеревались совершить подобные преступления»). В то же самое время пп. i п. b ст. 28 Статута сужает объем ответственности гражданских начальников по отношению к ответственности военных командиров: «Начальник либо знал, либо сознательно проигнорировал информацию, которая явно указывала на то, что подчиненные совершали или намеревались совершить такие преступления».
Таким образом, вышеуказанная статья Римского статута ограничивает возможные формы вины при совершении гражданскими начальниками преступлений, связанных с «командной ответственностью», исключая из числа данных форм преступную небрежность. В то же самое время преступная неосторожность (в форме легкомыслия) сохраняется как возможная форма вины при совершении гражданскими начальниками рассматриваемой категории преступлений (о данном обстоятельстве свидетельствует формулировка «сознательно проигнорировал информацию», не тождественная формулировке «знал», выражающей точное представление о совершаемом подчиненными преступлении).
2. Возможность уголовной ответственности военных командиров (или лиц, эффективно действующих в подобном качестве) за преступные деяния подчиненных, выходящие за рамки непосредственной функциональной ответственности данных командиров. На это указывает формулировка пп. ii п. b ст. 28 Римского статута, данная в отношении ответственности гражданских начальников (и отсутствующая в отношении определения условий уголовной ответственности военных командиров): «Преступления затрагивали деятельность, подпадающую под эффективную ответственность и контроль начальника».
Подобный подход обусловлен высокой степенью ответственности командиров за все стороны жизни подчиненных. Данная точка зрения является практически общепризнанной и зафиксирована в соответствующих внутригосударственных нормативных правовых актах большинства государств мирового сообщества. Так, ст. 33 Устава внутренней службы Вооруженных Сил Российской Федерации провозглашает: «Единоначалие заключается в наделении командира (начальника) всей полнотой распорядительном власти по отношению к подчиненным и возложении на него персональной ответственности за все стороны жизни и деятельности воинской части, подразделения и каждого военнослужащего».
Резюмируя вышесказанное и проведя аналогии с доктринальными положениями национального уголовного права (прежде всего — уголовного права Российской Федерации), можно предположить, что «командная ответственность» представляет собой особую форму прикосновенности к преступлению, может иметь разнообразные формы вины и определенные различия в категориях субъектов данного преступного деяния.
Статья опубликована в Евразийском юридическом журнале № 9 (76) 2014
< предыдущая | следующая > |
---|