В-третьих, будучи закрепленными в конкретных нормах, данные идеи взаимодействуют на правовом уровне — в соответствии с законами построения и функционирования конкретной правовой системы. Все три идеи закреплены в международном праве: все три отражены в формулировках принципа самоопределения; идея суверенитета также отражена в принципе суверенного равенства и в принципе невмешательства, а идея прав человека — в принципе защиты прав человека. Толкование принципа самоопределения в контексте двух разных идей может давать взаимоисключающие результаты. Так, в отличие от идеи прав человека и идеи общей воли идея суверенитета фактически отрицает право на сецессию. Идея общей воли испытывает непрерывное давление со стороны идеи суверенитета и идеи прав человека, результатом чего являются интерпретации, отказывающие ей в юридической силе. Среди них — интерпретации, ограничивающие действие принципа самоопределения.
Так, по мнению Р. С. Бхаллы, в результате колонизации утрачивается контроль населения над собственными политическими, социальными и экономическими структурами; самоопределение является восстановлением данного контроля: «Колонизация представляет собой осуществление грубой силы. Ее незаконность состоит в самом отрицании цивилизованного поведения, которое и социально и морально предполагает, что люди могут осуществлять собственную свободную волю при решении собственных дел. Таким образом, колонизация является нарушением владения («trespass») . Пока нарушение владения не устранено, оно продолжается — по аналогии с очень простым принципом гражданского правонарушения». При рассмотрении самоопределения как корректирующей справедливости мы можем установить разграничительную линию между колониальным населением, имеющим право на независимость, и национальными группами в состоявшихся государствах, не имеющими такого права.
Л. Брильмайер полагает, что территориальные права составляют важную часть претензии на отделение, и их значимость должна быть признана международным правом. По меньшей мере, два территориальных аргумента могут быть выдвинуты: связанный с предшествующим завоеванием государством, от которого желают отделиться; и связанный с предшествующим нарушением (wrongdoing) третьей стороны, состоящим в несправедливом соединении территорий (колониальный контекст). Кроме этого, необходимо учитывать ряд дополнительных факторов: как давно была нанесена историческая обида; каков ее характер; поддерживается ли претензия в активном состоянии; населена ли спорная территория членами доминирующей группы. Понимаемое таким образом самоопределение согласуется с принципом территориальной целостности.
6. Существует, тем не менее, целый ряд правовых аргументов, в силу которых идея общей воли не должна игнорироваться при определении содержания принципа самоопределения. Во-первых, в самом термине «принцип права наций на самоопределение» содержится четкое и недвусмысленное указание на нацию как субъект самоопределения — на нацию, а не на правительство, отдельную личность или национальное меньшинство. Во-вторых, рассмотрение принципа самоопределения, как принципа, связанного исключительно с идеями суверенитета и прав человека, в ситуации, когда эти идеи закреплены в самостоятельных принципах, противоречит принципу юридической экономии и более общей бритве Оккама. В-третьих, защитное условие Декларации 1970 г. является непосредственным выражением идеи общей воли. В-четвертых, поскольку идея общей воли отражена практически во всех национальных правопорядках, ее международно-правовой статус может быть определен как статус принципа права цивилизованных наций. В-пятых, будучи исключенной из содержания принципа самоопределения, идея общей воли оказывается исключенной из международного права в целом, поскольку никакой другой общей нормы, ее закрепляющей, нет; это, в свою очередь, ставит под вопрос целый ряд специальных норм, использующих данную идею в качестве своей онтологической основы (связанных с защитой национальных меньшинств, межпарламентским сотрудничеством, устойчивым развитием и пр.). В-шестых, использование данной идеи в качестве основы правого урегулирования в некоторых случаях приводило к позитивным результатам, и, наоборот, ее неиспользование в некоторых других случаях приводило к плачевным последствиям.
А. Карти пишет по этому поводу: «Принцип эффективности, связанный с порядком и безопасностью, полностью определяет систему и технику международного права. Однако доктрины несостоявшегося государства, опыт современной Африки и иные многочисленные острые и неразрешенные конфликты (Чечня, Кашмир, Палестина, Тибет и т.д.) свидетельствуют о том, что, хотя международное право и обеспечивает правовой ответ, оно делает это, опираясь на исторические правовые традиции, которые стали анахроничными и неполными».
Речь, конечно, не должна идти о том, чтобы сделать идею общей воли фундаментом международного права, — скорее она должна идти о том, чтобы определенно признать за ней нормативный статус и тем самым обеспечить ее учет при осуществлении международно-правовой квалификации, наряду с другими соображениями и нормами. Так, данная идея может использоваться при определении международно-правовых последствий государственного переворота, не поддержанного частью населения государства, или радикального изменения национальной и лингвистической политики государства: части государства, не поддержавшие переворот, могут рассматриваться как приобретшие право на отделение. Вполне возможно, идея общей воли может использоваться как тонкий инструмент, корректирующий действие принципа uti possidetis juris, опыт применения которого в ряде ситуаций нельзя признать удовлетворительным. Совершенно очевидно, что она должна влиять (и уже влияет) на признание и правопреемство. Наконец, данная идея может рассматриваться, как расширяющая действие принципа невмешательства за счет распространения его на ситуации, в которых иностранное государство вторгается в процесс формирования общей воли или пытается подорвать духовную общность народа (а не только препятствует действующему правительству реализовывать его решения). Этот последний случай должен быть рассмотрен отдельно.
7. Декларация о принципах международного права 1970 г. запрещает «применение экономических, политических мер или мер любого иного характера с целью добиться подчинения себе другого государства». Подчинение предполагает воздействие на волю; «волевое поведение распадается на принятие решения и его реализацию». Вмешательство в этой связи имеет место тогда, когда один субъект препятствует другому субъекту принимать решение (формировать волю) и/или реализовывать его (реализовывать волю). Применительно к международным отношениям можно выделить два варианта препятствования формированию воли: когда иностранное государство препятствует формированию воли правительства и когда оно препятствует формированию общей воли. Формирование общей воли представляет собой сложный политический процесс, участниками которого являются правительство, политические партии, религиозные организации и другие элементы политического организма (нации). Так же как и формирование воли человека, формирование общей воли представляет собой внутренний процесс, т. е. процесс, ограниченный пределами политического организма, из которого исключены внешние по отношению к этому организму субъекты и воздействия. Наличие внешних субъектов и их поведение, безусловно, учитываются внутренними субъектами, однако учет не означает инкорпорации — внешние факторы остаются динамическими источниками информации. Внутренние субъекты обладают монополией на взаимодействие с нацией, аналогией которой является естественная монополия человека на согласование действия своих органов. Вмешательство в процесс формирования общей воли представляет собой преодоление границ политического организма и проникновение в него. Такое проникновение имеет место, когда иностранное государство взаимодействует с одними элементами политического организма и создает помехи для функционирования других элементов (при этом взаимодействие с государством в целом, конечно, является правомерным, будучи взаимодействием двух автономных организмов). Такое проникновение представляет собой нарушение естественных законов функционирования политического организма, оно неизбежно влечет разбалансировку, разъединение, разобщение политического организма, отдаление его элементов друг от друга, и, в крайнем случае, — распад организма или атрофию его отдельных элементов. В этом состоит механистический эффект проникновения. Меняя характер взаимодействия элементов политического организма, такое проникновение неизбежно влияет на результаты взаимодействия, в том числе на принимаемые политические решения. В этом состоит интеллектуальный эффект проникновения. Таким образом, взаимодействие иностранного государства с отдельными элементами политического организма является неправомерным вмешательством; общая воля (ее формирование и реализация) не может подвергаться воздействию со стороны третьих государств, не причастных общему благу, образующему ее онтологическое основание. Любое вмешательство является не только вредным воздействием, но и проявлением отношения к государству, как к несостоявшемуся (failed) и несамодостаточному. Именно эта посылка в свое время обеспечивала колонизацию обитаемых территорий; установление режимов капитуляций; расширение жизненного пространства (Lebensraum); в настоящее время именно она обеспечила вмешательство во внутренние дела Югославии, Ирака, Ливии и Украины. Довольно часто внешнее воздействие на общую волю оправдывается ссылками на законные цели (например, связанные с защитой прав человека); в этом случае проблема квалификации может быть решена с использованием принципа пропорциональности. Принцип самоопределения является нормой jus cogens; в этой связи неправомерное воздействие третьих государств на общую волю может быть санкционировано другими третьими государствами. Вопрос о содержании и границах такого рода санкций, однако, остается открытым.
8. Защищенность процесса формирования общей воли означает его исключение из предмета международно-правового регулирования. Заключение Международного суда ООН по Косово от 22 июля 2010 г. подтверждает данное рассуждение. Суд отметил, что в XVIII, XIX и начале XX вв. было принято большое количество деклараций независимости; некоторые из них привели к образованию новых государств, другие — нет; практика государств не предоставляет свидетельств того, что декларации независимости рассматриваются как нарушение международного права; наоборот, из нее следует, что международное право не запрещает данные декларации. Логично предположить, что, если международное право не регулирует декларации независимости, являющиеся непрямым выражением общей воли, то оно не регулирует и референдумы, являющиеся прямым выражением данной воли.
Несмотря на то, что третьи государства не должны воздействовать на формирование общей воли, сам факт ее формирования и выражения представляет для них интерес, поскольку от его существования во многом зависит решение проблемы признания и проблемы определения внешней политики. Данный факт может быть констатирован, только если общая воля была сформирована и выражена с полным осознанием всех существенных обстоятельств и в отсутствие обмана или принуждения со стороны третьих лиц (т.е. если она соответствовала действительному интересу нации). В этом смысле выражение общей воли может рассматриваться как публично-правовая сделка, подпадающая под действие общих начал римского права. Установление факта выражения общей воли и ее беспорочности осуществляется при помощи доказательств. В этом контексте и должен рассматриваться вопрос о действии международных стандартов проведения референдумов, закрепленных в Рекомендации ПАСЕ 1704 (2005) «Референдумы: в направлении надлежащей практики в Европе» и в Кодексе надлежащей практики проведения референдума, принятом Венецианской комиссией в 2007 г. Данные стандарты, независимо от степени их обязательности, адресованы не столько нации, осуществляющей самоопределение, сколько третьим государствам, устанавливающим факт формирования и выражения общей воли. Перечисленные в них обстоятельства (мирный характер референдума; всеобщее, равное, свободное и тайное голосование; свобода средств массовой информации и нейтральность властей; международное наблюдение; исчерпание переговорных возможностей; разумный срок между датой назначения референдума и датой его проведения и др.) должны рассматриваться как убедительные доказательства беспорочности общей воли. Отсутствие некоторых из них, однако, не должно автоматически влечь вывод о порочности; такой вывод может быть сделан только на основе анализа конкретной ситуации и при наличии убедительных доказательств принуждения, обмана или ошибки.
Так, военное присутствие третьей стороны может рассматриваться как принуждение, только если оно сопровождалось воздействием на общую волю; в иных случаях (например, когда оно было направлено на защиту процесса свободного формирования общей воли) оно не должно дисквалифицировать референдум. Действительно, целый ряд референдумов о самоопределении проводился в условиях военного присутствия заинтересованной стороны: референдум в Пуэрто-Рико (2012 г.), референдум на Северных Марианских островах (1975 г.), референдумы на Ниуэ (1974 г.) и др. Аналогично нарушения свободы слова и собраний могут рассматриваться как обман, только если реализация данных свобод была необходима для определения позиции по вопросу, вынесенному на референдум. Вышеуказанные соображения, конечно, не исключают квалификацию военного присутствия как противоречащего праву международной безопасности, а нарушений свободы слова и собраний — как противоречащих праву прав человека.
Статья опубликована в Евразийском юридическом журнале № 9 (76) 2014
< предыдущая | следующая > |
---|