Согласно Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года безопасность определяется как состояние защищенности личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз, которое позволяет обеспечить конституционные права, свободы, достойное качество и уровень жизни, суверенитет, территориальную целостность и устойчивое развитие Российской Федерации, оборону и безопасность государства, обеспечиваемые законами и подзаконными нормативными актами, а также деятельностью специально уполномоченных органов.
Ни одно государство не может существовать без специального аппарата управления, призванного осуществлять деятельность по обеспечению безопасности и правопорядка в обществе. Общественная опасность таких посягательств связана не только с ролью управленческой функции государства, но и с отрицательной динамикой их роста.
Главы о преступлениях против порядка управления в УК России и Армении открывают нормы, обеспечивающие безопасность субъектов управленческой деятельности. Согласно УК РФ безопасность указанных субъектов обеспечивается нормами, предусмотренными ст. 317-321; УК РА - нормами, предусмотренными ст. 316, 318-319. Законодательству Армении не известны такие составы преступлений, как посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа (ст. 317 УК РФ) и разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении должностного лица правоохранительного или контролирующего органа (ст. 320 УК РФ).
По объекту преступления, предусмотренного ст. 317 УК РФ, в юридической литературе за многие годы действия нормы не удалось выработать единого мнения. Большинство российских криминалистов считают, что таковым являются общественные отношения, обеспечивающие нормальную деятельность правоохранительных органов; отношения, связанные с охраной жизни сотрудника этих органов, военнослужащего либо их близких, выступают в качестве дополнительного объекта.
По мнению Е.Л. Таможника, подход к жизни лиц, выполняющих особую деятельность, государственную или общественную функцию, как дополнительному объекту преступления не учитывает в полном объеме социальной значимости жизни человека в сравнении с прочими объектами охраны. А.М. Романова на это замечает: «Личность... безусловно, подвергается воздействию, но не как сам факт в себе, а лишь в связи с выполнением возложенных на субъекта функций по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности». Она относит данные преступления к «деяниям со сложной юридической структурой», включающей многообъектный состав. Определение объекта как основного или дополнительного не является признаком важности или повышенной ценности в рамках состава преступления. Таким способом уголовно-правовая доктрина выделяет объект, в решающей степени определяющий социальную направленность преступления и место нормы в системе Особенной части УК.
Преступления, посягающие на безопасность субъектов управленческой деятельности, включены в гл. 32 УК РФ исходя из особой роли деятельности, выполняемой личностью в рамках государственно-властных отношений. Вне связи с этой деятельностью личность подлежит охране иными нормами уголовного закона. По мнению К.В. Третьякова, рассматриваемые деяния посягают как минимум на два объекта: общественные отношения, обеспечивающие нормальную деятельность государственного аппарата, и отношения, связанные с безопасностью личности представителя власти.
А.Р. Саруханян считает, что непосредственный объект преступления имеет сложное двуединое содержание. Виновный, посягая на сотрудника (военнослужащего), осознает, что жизнь является необходимой предпосылкой полноценной деятельности потерпевшего, и поступает таким образом, чтобы воспрепятствовать этой деятельности. Общественное отношение, обеспечивающее законную деятельность сотрудника правоохранительного органа, и общественные отношения, обеспечивающее его жизнь, являются составными, неотъемлемыми частями одного непосредственного объекта преступления, указанного в ст. 317 УК РФ.
При определении содержания непосредственного объекта преступления, предусмотренного ст. 319 УК РФ, наиболее часто происходит отказ от его понимания как общественного отношения; он трактуется как авторитет конкретного органа государственной власти или местного самоуправления. Между тем оскорбление наглядно демонстрирует искажение ценностно-нормативной системы виновного лица, его пренебрежение к охраняемым общественным отношениям, возникающим по поводу обеспечения порядка управления, что, в свою очередь, не может не отразиться на обществе, в котором все взаимосвязано.
В ст. 320 УК РФ преступление имеет формальный состав, не указывается на наступление последствий, находящихся в непосредственной связи с отношениями управления. Однако можно предположить, что разглашение сведений может повлечь наступление иного по характеру вреда, нежели нарушение порядка управления. Такого рода последствия составляют оценочный квалифицирующий признак преступления (ч. 2 ст. 320 УК РФ) и определяются как физический (например, причинение смерти, тяжкого вреда здоровью), и материальный (причинение крупного материального ущерба) вред.
Специфичен объект преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ. Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества, нарушает общественные отношения, обеспечивающие нормальную деятельность таких учреждений. В данном случае порядок управления конкретизирован в качестве непосредственного объекта - деятельности государственного учреждения, выполняющего функцию исполнения приговора, определения суда или постановления судьи.
Данная норма, как правило, подвергается ограничительному доктринальному толкованию. Перечень учреждений в ч. 1 ст. 321 УК РФ не конкретизируется, однако из наименования статьи и смысла ее второй части (где потерпевшими выступают сотрудники места лишения свободы или места содержания под стражей) можно сделать вывод, что охране подлежит деятельность учреждений, исполняющих наказания в виде лишения свободы. Круг таких учреждений определяет УИК РФ.
Как двухобъектные составы преступлений определяются посягательства на представителей власти и в армянской уголовно-правовой доктрине. Например, непосредственным объектом называются общественные отношения, направленные на обеспечение нормального осуществления управленческой деятельности и связанных с этим полномочий; дополнительным - жизнь, здоровье, честь, достоинство представителей власти и их близких.
А.И. Чучаев выделяет две группы объектов преступлений, предусмотренных ст. 317 и 318 УК РФ, следующим образом: 1) общественные отношения, обеспечивающие законную деятельность сотрудников правоохранительных органов и военнослужащих по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности или иных представителей власти по исполнению ими должностных обязанностей; 2) общественные отношения, обеспечивающие жизнь сотрудников правоохранительных органов, военнослужащих, их близких либо здоровье представителей власти.
Общим признаком данной группы преступлений выступает наличие потерпевшего. С одной стороны, государственная власть предъявляет повышенные требования к своим представителям, предусматривая более строгую их ответственность за неправомерные действия, совершенные с использованием служебных полномочий, по сравнению с реакцией на аналогичные поступки других граждан; с другой - устанавливает усиленную охрану, что выражается в применении специальных мер безопасности и более суровой ответственности за некоторые действия против них
Круг потерпевших, охраняемых нормами УК РФ, не является унифицированным. В числе таковых законом называются: 1) сотрудник правоохранительного органа, военнослужащий и их близкие (ст. 317 УК РФ); 2) представитель власти или его близкие (ст. 318, 319 УК РФ); 3) сотрудник места лишения свободы или места содержания под стражей либо его близкие, осужденные (ст. 321 УК РФ).
В рамках данной работы не представляется возможным установить круг лиц, поставленных под охрану, посредством толкования содержания бланкетных норм. Специальное отраслевое законодательство обширно и разнообразно (Федеральные законы: от 20 апреля 1995 г. № 45-ФЗ «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов»; от 27 июля 2004 г. № 79-ФЗ «О государственной гражданской службе Российской Федерации»; от 7 февраля 2011 г. № З-ФЗ «О полиции»; от 27 мая 1998 г. № 76-ФЗ «О статусе военнослужащих»; от 28 марта 1998 г. № БЗ-ФЗ «О воинской обязанности и военной службе»; от 6 февраля 1997 г. № 27-ФЗ «О внутренних войсках Министерства внутренних дел Российской Федерации» и др.). Выводы криминалистов весьма неоднозначны и противоречивы. Это объясняется отсутствием единой законодательной концепции в соотношении правового статуса лиц, осуществляющих государственные или общественно значимые функции. К тому же термины «сотрудник правоохранительного органа», «представитель власти» и «распорядительные полномочия» являются межотраслевыми, соответствующие понятия приобретают различный объем в зависимости от отраслевого контекста (конституционное, административное право, правоохранительные органы, уголовное процессуальное право и др.). Понятие «представитель власти» дается в примечании к ст. 318 УК РФ; оно закладывает правовую основу применения отдельных положений о преступлениях против порядка управления.
Из указанного в данном примечании определения можно выделить ряд признаков, значимых для субъекта как «представителя власти»: 1) должностное лицо; 2) представитель государства, выступающий от имени органа государственной власти, осуществляющего функции по государственной охране правопорядка или контролю за соблюдением законности определенной деятельности; 3) обладатель распорядительными полномочиями общего, публичного характера, т.е. по отношению ко всем гражданам и организациям (включая субъектов, организационно неподчиненных по службе).
Терминологическое сочетание «представитель власти» встречается и в иных статьях УК РФ, на что обращено внимание в указанном примечании. Однако ключевым в определении является термин «должностное лицо», содержание которого раскрывается в примечании 1 к ст. 285 УК РФ. Это понятие само толкуется в том числе через термин «представитель власти», в примечании круг использования определения сужен рамками главы о преступлениях против государственной власти, государственной службы и службы в органах местного самоуправления. Но если формулировка понятия «должностного лица» имеет отношение только к статьям гл. 30 УК РФ, возникает вопрос: как понимать значение этого термина в иных уголовно-правовых нормах, в частности, примечании к ст. 318 УК РФ?
Расширяя значимость уголовно-правовой дефиниции «должностного лица», необходимо констатировать наличие замкнутого круга в определении, поскольку содержание двух терминов устанавливается друг через друга. Абстрагируясь от логически допущенной ошибки и учитывая вторую часть дефиниции «должностного лица», в которой термин «представитель власти» не используется, можно отметить, что понятия «должностное лицо» и «представитель власти» соотносятся как часть и целое соответственно. При этом понятие должностного лица охватывает: а) субъектов, занимающих должности в иных, кроме правоохранительных и контролирующих, органах; б) субъектов, выполняющих административно-хозяйственные функции в государственных и муниципальных учреждениях, государственных корпорациях, а также в Вооруженных Силах РФ, других войсках и воинских формированиях РФ.
Согласно п. 2 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. № 6 «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе», к представителям власти относятся лица, осуществляющие законодательную, исполнительную или судебную власть, а также работники государственных, надзорных или контролирующих органов, наделенных в установленном законом порядке распорядительными полномочиями в отношении лиц, не находящихся от них в служебной зависимости, либо правом принимать решения, обязательные для исполнения гражданами, а также организациями независимо от их ведомственной подчиненности.
Сравнивая признаки потерпевших по ст. 317 и 318 УК РФ, следует отметить, что термин «представитель власти» охватывает более широкий круг субъектов управленческой деятельности. Помимо сотрудников правоохранительных органов, представителями власти являются должностные лица контролирующих органов и лица, выполняющие распорядительные полномочия в отношении не находящихся в служебной зависимости лиц. Такой точки зрения придерживается, например, Е.Л. Таможник, отмечающий, что ст. 317 УК РФ направлена на защиту неоправданно узкого круга лиц, в отличие от ст. 318 и ст. 319 УК РФ, ориентированных на борьбу с насилием в отношении всех представителей власти, а не только должностных лиц правоохранительных органов.
Особенностью ст. 321 УК РФ выступает то, что в ней, в отличие от других составов преступлений этой группы, близкие осужденного не указаны потерпевшими, что можно рассматривать в качестве законодательного пробела. Думается, если насилие или угроза его применения направлены на близких осужденного с целью воспрепятствовать его исправлению или тем более из мести за оказанное им содействие администрации учреждения или органа уголовно-исполнительной системы, то такие деяния обладают равной степенью общественной опасности. В противном случае трактовать законодательное положение можно как дискриминационное, поскольку ни близкие сотрудника уголовно-исправительного учреждения, ни близкие осужденного не обладают каким-либо специальным статусом.
В ч. 2 ст. 321 УК РФ законодатель предусмотрел ответственность за посягательства на сотрудников места лишения свободы или места содержания под стражей. Из сферы действия данной нормы исключены сотрудники других учреждений или органов уголовно-исполнительной системы. Подобный подход не только не логичен, но и нарушает важнейший принцип равной охраны прав, здоровья лиц, по роду деятельности обязанных обеспечить должную реализацию судебного решения (приговора). Это обстоятельство подтверждает необходимость обеспечить равную охрану всех лиц, принимающих участие в исполнении уголовного наказания.
Анализируя круг потерпевших по ст. 321 УК РФ и ст. 319 УК РА, необходимо признать его нетипичность для рассматриваемой группы преступлений и необходимость перемещения этих составов в главы о преступлениях против правосудия.
В литературе высказываются предложения о расширении круга охраняемых лиц нормами главы 32 УК РФ. В частности, Д.В. Лупов и Е.Ю. Титушкина полагают необходимым включить в перечень таковых исполняющих общественные обязанности в сфере охраны общественного порядка. Поскольку подобные формы общественных обязанностей, установленных в федеральном законе и нормативных правовых актах субъектов РФ, не являются общественным долгом любого лица, деятельность по поддержанию правопорядка должна рассматриваться как управленческая. С данным предложением, как и его аргументацией, сложно согласиться. Расширение круга лиц уголовно-правовой охраны в соответствии с предложением Д.В. Лупова и Е.Ю. Титушкиной не отвечает основному системному признаку группы норм о рассматриваемых преступлениях - объекту уголовно-правовой охраны. Если и признать справедливым тезис о выполнении данными лицами управленческой функции, следует сделать существенное замечание о том, что в этом случае управление является общественным, а не государственным.
Законодательство Армении более удачно выделяет потерпевших. Во-первых, законодатель последовательно применяет термин «представитель власти» для определения круга таких лиц. Во-вторых, дефиниция, раскрывающая это понятие, не содержит тавтологии и звучит следующим образом: «Представителями власти являются служащие государственных органов и органов местного самоуправления, наделенные в установленном порядке распорядительными полномочиями в отношении лиц, не находящихся в их служебном подчинении». Техническим недостатком этой нормы можно признать закрепление определительного содержания термина в ч. 4 ст. 316 УК, а не в примечании к соответствующей статье, что несвойственно форме закрепления уголовно-правовых норм в Особенной части.
Объективная сторона преступлений, посягающих на безопасность субъектов государственного управления, по российскому и армянскому законодательству включает разнообразный круг противоправных деяний, как правило, формальных по составу и совершаемых в форме действий. Однако легальная формулировка таких признаков вызывает множество дискуссий.
Деяние в ст. 317 УК РФ определяется как «посягательство на жизнь». В п. 9 постановления Пленума Верховного Суда РСФСР от 24 сентября 1991 г. № 3 «О судебной практике по делам о посягательстве на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции, народных дружинников и военнослужащих в связи с выполнением ими обязанностей по охране общественного порядка»2 разъяснено, что под посягательством на жизнь следует понимать убийство или покушение на убийство.
Особенность формулировки деяния и ее нетождествен- ность близким по объективным признакам составам преступлений против личности связана с повышенной степенью общественной опасности и регламентацией как усеченного состава преступления, момент окончания которого связывается с моментом покушения. В. Бикмашев и В. Яловая полагают, что поскольку за покушение на причинение смерти не может быть назначено наказание свыше трех четвертей от максимального в соответствующей санкции (ч. 3 ст. 66 УК РФ), то законодатель, руководствуясь повышенной опасностью деяния и целью применения более строгого наказания, умышленно избежал аналогичной общей норме (ч. 1 ст. 105 УК РФ) формулировки.
Вопрос о фактических последствиях при посягательстве на жизнь (ст. 317 УК РФ) имеет существенное значение для характеристики преступления, его отграничения от схожих деяний против личности, безопасности субъектов управленческой деятельности и квалификации по совокупности преступлений.
Квалифицирующие признаки преступлений, посягающих на безопасность субъектов государственного управления, практически не устанавливаются. В связи с этим А.М. Романова, например, предлагает дополнить ст. 317 УК РФ частью 2, предусматривающей наиболее часто устанавливаемые следствием и судом признаки совершения деяния группой лиц по предварительному сговору или организованной группой; с применением оружия либо предметов, используемых в качестве оружия. «Совокупность в случае причинения вреда здоровью при посягательстве на жизнь сотрудника правоохранительного органа исключена, так как вред здоровью составляет конструктивный признак посягательства на жизнь. Однако если в результате посягательства случаются иные последствия (вред чужому имуществу, экологии и т. п.), то деяния обязательно должны квалифицироваться по совокупности преступлений, поскольку в такой ситуации совершаются два или более различных преступлений». Данная точка зрения видится обоснованной. При квалификации содеянного необходимо исходить из направленности умысла виновного независимо от степени тяжести последствий.
Объективная сторона основного состава преступления по ч. 1. ст. 318 УК РФ заключается в применении насилия, не опасного для жизни или здоровья потерпевшего, либо угрозе применения насилия. В квалифицированном составе преступления (ч. 2 статьи) деяние состоит в применении насилия, опасного для жизни или здоровья.
Насилие предполагает опасное противоправное воздействие на организм другого человека, совершенное помимо или против его воли. Такое воздействие может быть оказано как на наружные покровы тела человека, так и на внутренние органы. Насилие не всегда причиняет вред человеку, например, при неудачной попытке нанести удар рукой или ногой, когда потерпевший уклоняется от удара; при выстреле, когда преступник промахивается.
Толкование признаков насилия, опасного и не опасного для жизни или здоровья, аналогично в доктринах России и Армении. Так, Г.С. Давтян отмечает, что под насилием, не опасным для жизни или здоровья, следует понимать истязание, нанесение побоев, лишение свободы или совершение иных насильственных действий, причинивших физическую боль, но не причиняющих вреда здоровью.
Под угрозой применения насилия следует понимать действия (демонстрация оружия) и высказывания виновного, выражающие намерение применить насилие в отношении представителя власти или его близких. Угроза в законе не конкретизируется. Н.К. Рудый полагает, что по своему содержанию она может быть различной и выражаться в угрозе нанесения побоев, причинения вреда здоровью различной степени тяжести, убийства. Автор подчеркивает, в силу неконкретизи- рованности нормы диапазон угроз в анализируемом преступлении значительно шире, чем в иных составах преступлений с таким квалифицирующим признаком, и дополнительной квалификации по ст. 119 УК РФ не требует.
Аналогичный вывод по понятию угрозы в составе преступления, предусмотренного ст. 318 УК РФ, можно сделать и на основе судебной практики. Так, Президиум Верховного Суда РФ, удовлетворив протест заместителя Председателя Верховного Суда РФ, переквалифицировал действия осужденного со ст. 317 УК РФ на ч. 1 ст. 318 УК РФ.
Из материалов дела видно, что Т., держа в руке нож и угрожая участковому инспектору В. убийством, пытался приблизиться к нему. Однако В. удалось обезоружить его. Квалифицируя действия Т. по ст. 317 УК РФ, суд в приговоре не обосновал вывод о наличии прямого умысла на убийство В. Между тем, как утверждал осужденный, «умысла на убийство участкового инспектора В. не имел и ножом на него не замахивался». Президиум Верховного Суда РФ согласился с доводами протеста; поскольку вид угрозы в законе не конкретизирован, то это может быть как угроза нанесения побоев, так и угроза убийством, а равно угроза насилия неопределенного характера, что и имело место в данном конкретном случае.
Применение насилия, опасного для жизни или здоровья, предполагает совершение действий, способных вызывать состояние, угрожающее жизни или здоровью, независимо от реального причинения вреда, или действий, вызывающих наступление последствий в виде причинения тяжкого, средней тяжести, легкого вреда здоровью.
Важным признаком применения насилия к представителю власти, по уточнению Г.С. Давтяна, должна быть связь преступления с законной правомерной деятельностью потерпевшего. Виновный противодействует исполнению специальных полномочий или вынуждает потерпевшего отказаться от их осуществления2. В УК РА данный признак формулируется как «в связи с исполнением им своих служебных обязанностей, а также воспрепятствование исполнению представителем власти обязанностей, возложенных на него законом». Данная формулировка не совсем удачна, вызывает затруднение в уяснении смысла нормы: относится ли «воспрепятствование исполнению представителем власти обязанностей, возложенных на него законом» к альтернативному деянию, указанному в этой части статьи, либо является признаком применения насилия? В УК РФ этот признак звучит следующим образом: «в связи с исполнением им (потерпевшим. - авт.) своих должностных обязанностей», что позволяет избежать подобных трудностей в толковании.
Поскольку состав неосторожного причинения смерти субъекту управления отсутствует, то при совокупной квалификации необходимо обращаться к общей норме (ст. 109 и 317 УК РФ).
В УК РФ имеется ряд статей, квалифицирующие признаки которых содержат указание на насилие в отношении представителей власти связи с их служебной деятельностью: массовые беспорядки, сопровождающиеся вооруженным сопротивлением представителю власти (ст. 212); хулиганство, сопряженное с оказанием сопротивления представителю власти (ст. 213). В этих случаях насилие в отношении представителей власти является обязательным признаком квалифицированного состава, следовательно, охватывается соответствующими статьями УК РФ и дополнительной квалификации по ст. 318 УК РФ не требует.
Преступление считается оконченным с момента применения физического или психического насилия. Установление данного обстоятельства не зависит от того, выполнил ли представитель власти свои обязанности.
В УК РА конструкция основного и квалифицированного состава преступления, аналогичного предусмотренному ст. 318 УК РФ, и рекомендации по квалификации деяния имеют принципиальное отличие от российского уголовного права. Как отмечалось, законодательству Армении не знаком специальный состав об умышленном причинении смерти представителю власти или о покушении на ее причинение. К тому же по распределению объективных признаков в основном и квалифицированном составах преступления ст. 316 УК РА нетождественна ст. 318 УК РФ. Разграничение применения насилия решается двумя способами. Во-первых, в ч. 1 и ч. 3 ст. 316 УК РА насилие подразделяется по принципу его общественной опасности, как и в российской норме. Формулировка характера угрозы представляется не совсем точной. В ч. 1 ст. 316 УК РА говорится: «Применение насилия, не опасного для жизни или здоровья, либо угроза его применения». Характер угрозы в этом случае связан фактическим насилием. Однако ч. 3 данной статьи, устанавливающая ответственность за применение насилия, опасного для жизни или здоровья, альтернативу в виде угрозы совершения таких же действий не предусматривает. Имеет место либо неточная формулировка ч. 1 ст. 316 УК РА, либо пробел в законодательстве.
Во-вторых, ч. 2 ст. 316 УК РА устанавливает ответственность за оказание сопротивления представителю власти при исполнении им обязанностей, возложенных на него законом, или принуждение его к выполнению заведомо незаконных действий, совершаемых с применением насилия или с угрозой применения насилия. Анализ санкций ко всем частям данной статьи показывает, что оказание сопротивления - наименее тяжкое из преступлений, при этом оно сопровождается неконкретизированным по опасности насилием и угрозой его применения. Поместив положение об оказании сопротивления во вторую часть статьи, законодатель тем самым разрывает логическую последовательность составов насилия. К тому же составы преступлений, предусмотренные частями 1-3 ст. 316 УК РА, представляются аналогичными по содержанию деяниями, что является примером конкуренции уголовноправовых норм.
Разграничение признаков основного и квалифицированного составов преступлений армянской уголовно-правовой доктриной решается следующим образом. Например, в случаях неконкретизированности характера угрозы (скажем, при высказывании «будет плохо» или демонстрации оружия), рекомендуется учитывать место и время совершения преступления, физические возможности виновного и потерпевшего, их численность, сущность демонстрируемого оружия или предмета, а также восприятие угрозы потерпевшим (объективность, склонность лица к преувеличению).
Необоснованным представляется ограничительное толкование общественно опасных последствий по ч. 2 ст. 316 УК РА. По мнению Г.С. Давтяна, применение насилия с наступлением последствий в виде тяжкого вреда здоровью представителя власти или его близкого требует квалификации по ст. 316 и частям 1, 2 ст. 112 УК РА. Наступление последствия в виде смерти представителя власти или его близкого также не охватывается ст. 316 УК РА и должно оцениваться в совокупности с ч. 2 ст. 104 УК РА (при умышленной форме вины), при неосторожной - с ч. 2 ст. 112 УК РА. С точки зрения российского законодательства это противоречит основному принципу - справедливости, запрещающему двойную ответственность за совершение одного преступления. Однако законодательство Армении относится к этому иначе: «Запрещается повторное осуждение лица за одно и то же преступление, за исключением случаев, установленных законом».
Изучение практики применения ст. 316 УК РА показывает, что насилие в отношении представителя власти, как правило, сопровождается оскорблением потерпевшего. Однако суды не оценивают действия виновного по совокупности преступлений, квалифицируя их только по более общественно опасному деянию. Показателен следующий пример. Г. был задержан сотрудниками дорожной полиции за проезд перекрестка на красный запрещающий сигнал светофора в состоянии алкогольного опьянения, доставлен в медицинское учреждение для осмотра и определения степени алкогольного опьянения. Г., не желая подвергаться осмотру, швырнул пачку сигарет в лицо сотруднику дорожной полиции М. и «произнес в отношении него ругань сексуального характера», затем нанес удар рукой в лицо и сорвал погон. По данным медицинской экспертизы здоровью потерпевшего вред нанесен не был. Суд квалифицировал действия виновного по ч. 1 ст. 316 УК РА1. Однако характер совершенных действий позволяет усматривать наличие совокупности преступлений (ч. 1 ст. 316 и ч. 1 ст. 318 УК РА).
Можно сделать вывод, что в конструировании составов преступлений, предусмотренных ст. 317 УК РФ и ст. 316 УК РА, более удачным является законодательный опыт России.
Нормы об оскорблении представителя власти (ст. 319 УК РФ, ст. 318 УК РА) как по легально установленным признакам, так и их доктринальному толкованию весьма близки. Оскорбление может быть нанесено устно (словесно), письменно, действием (пощечина, непристойный жест и т. д.). Письменное оскорбление обладает рядом существенных отличий от словесного, например, в использовании при написании текста оскорбительного содержания символов, знаков, не относящихся к алфавиту, рисунков, цифр, смайлов (знаков препинания, демонстрирующих эмоциональные реакции участника общения на события и поведение собеседника и использующихся при общении в интернет-чате и SMS-сообщениях).
< предыдущая | следующая > |
---|